Владимир Алеников - Странники терпенья

Марина вопросительно подняла брови, ткнула в него пальчиком – а вы?

– Я? Я пытаюсь делать всё одновременно. Поверь мне, это невероятно сложно.

Он поднял аппарат, снова поймал в объектив её лицо, нажал «zoom out», выкадровал средний план. Руками он займётся потом, это ещё предстоит. Пока что надо попробовать немного изменить причёску, отбросить чёлку, пусть откроется лоб.

Работа продолжалась. Он уже дважды перезаряжал камеру. Наконец, заметил, что свет меняется, уходит. Опустил аппарат, с облегчением вздохнул:

– Уф! Пожалуй, достаточно. По-моему, кое-что у нас получилось! Устала?

Она пожала плечиками, улыбнулась – немного.

– Сейчас отдохнёшь. Давай сделаем парочку напоследок – ради хохмы!

Он взял другой табурет, разместил на нём камеру, выставил кадр. Затем подошёл к Марине, пристроился рядом, замер. В руке держал маленький пульт дистанционного управления. Она недоумённо покосилась на него, не понимала, чего они ждут. Он весело подмигнул, показал подбородком на фотоаппарат.

– Сейчас птичка вылетит!

Нажал на кнопку спуска – КЛИК! КЛИК!

Потом осторожно развернул её к себе:

– Смотри на меня!

КЛИК! КЛИК!

– Ещё разочек!

КЛИК! КЛИК!

– Ну вот, теперь всё. – Он поднял вверх два больших пальца. – Класс! Спасибо тебе большое. Чарли, ты свободен, можешь идти. Тебе тоже спасибо.

Чарли тяжело вздохнул, встал, пару раз вильнул хвостом на всякий случай и бесшумно вышел из комнаты.

Андрей разрядил камеру, выключил музыку. Изнутри его всё ещё била дрожь, радостное возбуждение не прошло.

Всё правильно!

На этот раз он, похоже, не ошибся.

Это – то, что надо!

Марина соскользнула с табурета, с облегчением выпрямилась. Она всё-таки сильно устала от неподвижного сидения. Ну и работка у этих натурщиц, не позавидуешь!

Она несколько раз качнулась из стороны в сторону, разминая затёкшее тело. Потом посмотрела на часы, взяла сумку, сложила вещи.

Закончив, уважительно поклонилась – благодарю вас, мне пора!

Андрей нахмурился:

– Как, разве ты не хочешь посмотреть, что у нас получилось?

Она в свою очередь сдвинула бровки – не понимаю, о чём вы?

– Хочешь увидеть фотографии? Тебе интересно?

Глаза её заблестели, она энергично закивала – хочу, конечно. Ещё как!

– Тогда оставь в покое сумку!

Она послушно опустила сумку на пол, выпрямилась, развела руками – я готова!

– А теперь пошли со мной!

Прямо к студии примыкала комнатка, в которой Андрей оборудовал себе фотолабораторию. Он зажёг красный свет, таинственно осветивший небольшое пространство лаборатории, плотно закрыл дверь и запахнул портьеру, окончательно отделившую их от всего мира. Он любил это неявное чувство изоляции, специально в своё время позаботился о том, чтобы сюда не проникали никакие внешние звуки. Безмолвие помогало ему полностью сконцентрироваться на работе, создавало парадоксальное ощущение какой-то потусторонности и избранности. Благодаря же красному освещению, в этой тихой комнате возникала атмосфера удивительного таинства, сопутствующего рождению чего-то значительного, замечательного, возможно даже и шедевра, перед которым будут преклоняться миллионы людей.

Марина изоляции особо не почувствовала. Она и так постоянно жила в безмолвии, так что разницы в этом для неё не было. Но она с интересом разглядывала фотоувеличитель, разнообразные ванночки, баночки, скляночки, которыми всё вокруг было заставлено. Ей это всё напомнило какую-то средневековую алхимическую лабораторию. По крайней мере, что-то похожее было изображено на картинке в школьном учебнике химии. Правда, там за длинным, уставленным ретортами, тиглем и всякими сосудами столом сидел довольно мерзкий старик в монашеском одеянии, совсем не похожий на Андрея Берга.

Андрей тем временем выбрал нужные ему банки и начал смешивать химикаты.

– Я очень люблю процесс проявки, – объяснял он ей. – Для меня он так же важен, как и момент съёмки. Поэтому я полностью не перешёл на цифру. Ты меня понимаешь? – Он заметил, что Марина с трудом видит его губы, развернулся так, чтобы ей было удобно, продолжил: – В том, как на бумаге постепенно появля ется изображение, есть что-то магическое. Я впервые узнал, как это происходит, ещё мальчиком, лет в двенадцать. И был настолько потрясён увиденным, что моя судьба фактически в тот момент и решилась. Я чётко понял, что ничего более волшебного в моей жизни до сих пор не было и уже никогда не будет. И я до сих пор так думаю. Для меня рождение фотографии – это по-прежнему некое чудо. Ты понимаешь, о чём я?