Владимир Алеников - Сумерки в спальном районе

Уже давно и неудержимо притягивала меня мирная жизнь Спального района. Я догадывался, что это спокойствие — кажущееся. Но что скрывается за ним? Спальный район напоминал мне призывно раскинувший лепестки прекрасный цветок, к которому стремится безмятежная бабочка. Но стоит ей на секунду задержаться в его манящей, так сладко благоухающей чашечке, как, оказывается, вырвать увязающие в ней ножки уже невозможно, а неподвижный доселе венчик внезапно оживает и неспешно начинает сжиматься, кроша хрупкие трепещущие крылья несчастной жертвы.

Всякий раз, когда меня заносило по необходимости в Спальный район, я чувствовал невероятное облегчение, покидая его. Выходя на улицу, я тут же всей кожей ощущал, как серые многоэтажные гиганты вокруг тысячами окон наблюдают за мной с нескрываемым кровожадным вожделением. Я направлялся к автобусной остановке, только усилием воли заставляя себя идти как будто спокойным шагом, в то время как мне безумно хотелось бежать без оглядки. Наконец, спасительный автобус появлялся, и только оказавшись внутри него, за закрытыми дверями, я мог позволить себе слегка расслабиться и перевести дыхание.

Коря себя за малодушие, я решил во что бы то ни стало преодолеть эти страхи и стал наведываться в Спальный район всё чаще, в разное время суток, поставив своей задачей досконально изучить его привычки и повадки. К чему привела моя затея, вы узнаете, прочитав эту книгу. Скажу только, что от ужасов я нисколько не избавился, скорее даже наоборот, а все мои подозрения оказались смешными и наивными, если сравнить их с теми тайнами, которые открылись мне в результате близкого знакомства со считающимся частью столицы Спальным районом и его обитателями.

Я описал как мог то, что мне довелось узнать. Теперь дело за тобой, читатель, вернее, за твоей готовностью окунуться в странные, а порой страшные истории из жизни горожан, оказавшихся волей судеб в Спальном районе. С нелегким сердцем оставляю тебя наедине с ними.

Пользуясь случаем, я выражаю глубокую признательность за крайне полезные для меня наставления в литературном труде моего недавно ушедшего друга, выдающегося московского прозаика, поэта и переводчика Асара Эппеля, с которым мне посчастливилось сотрудничать во время работы над нашим фильмом-мюзиклом «Биндюжник и Король», и за его искреннее участие в моей писательской судьбе.

Московский ноябрь, как всегда, был стылым, темным и злым. Фархад Нигматуллин в такую погоду находился в постоянном раздражении, ощущал непонятную раздвоенность.

С одной стороны, он нещадно мерз и, безусловно, страдал от этого. С другой же — как только попадал к себе в комнату и постоянный озноб на время оставлял его в покое, Фархад тут же подходил к окну, прислушивался к змеиному шипению норовящего ввинтиться в оконные щели ветра, прижимался узким лбом к холодному стеклу и так простаивал подолгу, борясь с непонятным желанием впустить этот проклятый ветер внутрь.

Причем себе самому он в подобном странном желании признаться не мог, слишком уж абсурдным оно представлялось. Так что для себя Фархад искренне оправдывал свое частое пребывание у окна отчаянной попыткой увидеть Кремль.

Попытка эта, впрочем, была изначально обречена на неудачу. Разглядеть Кремль даже с высоты двадцать третьего этажа, на котором проживал Фархад, из Бирюлева, далекого спального московского района, было решительно невозможно.

Но Фархада Нигматуллина реальность в данном случае нисколько не волновала. Всерьез размышлять на эту тему он не собирался, иначе, пожалуй, просто бы сошел с ума. Он хотел увидеть Кремль, вот и все. И только поэтому ночь за ночью неподвижно стоял у темного стекла, прильнув лицом к его гладкой леденящей поверхности, до тех пор пока опять не начинал сотрясаться от озноба. Тогда наконец он отлипал от окна, отходил в глубину комнаты и, как был, в свитере, брюках и носках, нырял в постель, плотно укрывшись двумя одеялами.