Павел Селуков - Халулаец

Так уж получилось, но самыми яркими моментами Зоиной жизни стали измены мужа. Перед смертью она позвала к себе сыновей, выставила Семена Абрамовича за дверь и о чем-то долго говорила с Яковом и Германом. Семен Абрамович не придал этому значения. Он был убит горем, чтобы теряться в догадках. Через три дня Зоя умерла. В тот год «Северное» было закрыто на расширение, и ее похоронили на «Банной горе». Через год сыновья поставили маме мраморный памятник. Они взяли его на себя и не позволили Семену Абрамовичу вмешиваться. Когда памятник был установлен, муж купил четыре гвоздики и приехал на кладбище. Был июль. Погост цвел липой и ромашками. Походкой снова безутешного мужа Семен Абрамович подошел к Зоиной могиле. Поднял глаза. Прочитал надгробную надпись. Вскрикнул.

На памятнике было написано: Здесь лежит Зоя Моисеевна Шлихтер, она была отличной матерью, хорошей женой, но замуж могла бы выйти и поудачнее. Оскорбленный Семен Абрамович стал звонить сыновьям. Сыновья сказали, что надпись — мамина предсмертная воля и цензуре не подлежит. Расстроенный вдовец убежал с кладбища и провел бессонную ночь, изобретательно ворочаясь в постели. Утром он вернулся на могилу с гвоздем. Присев у надгробия, Семен Абрамович нацарапал: Зоя, ты не права. Если подумать, я тоже мог бы жениться поудачнее.

Прошел месяц. Семен Абрамович немного успокоился, купил богатый венок и снова приехал к жене на могилу. Под его надписью красовался ответ: Если бы молодость знала, если бы старость могла... Суеверный ужас охватил Семена Абрамовича. На кладбище не было ни души. Тихо качались липы. Мир вдруг показался ему таинственным, как в детстве. Сбегав в машину за отверткой, он постоял над могилой и решил промолчать. А потом нанял гравера и убрал переписку. А надпись жены оставил. Пусть будет. Чего уж теперь...

Евгений Борисыч любил гулять где попало. Не все любят гулять где попало. Некоторым подавай культуру, парки ухоженные, досуг и архитектуру. «Зарядье» какое-нибудь, Петербург, столичные штучки. Есть такие, знаете, морщеносые люди, у которых на лице провинция, а в душе — Москва. Евгений Борисыч был иного заквасу. Ему нравилась Пермь, как собственная левая рука. Левая, конечно, не правая, многого не умеет, но без нее как-то неуютно. Кто-то может подумать, что такое отношение к городу Евгений Борисыч из чего-то вынес. Например, в Перми с ним случился невозможный роман, и поэтому Евгений Борисыч любит везде гулять и всем любоваться. Или наоборот, тут у него умер самый дорогой человек, и город превратился в памятник не художественного, а экзистенциального значения. А может, он в Перми просто всю жизнь прожил: юнел, молодел, зрел и старился. Пшеничный такой колосок, тем более что Евгений Борисыч был русоволосым.

Однако хоть с ним случилось и первое, и второе, и третье, Пермь Евгений Борисыч полюбил издалека. Он уехал в Петербург и через три дня полюбил Пермь. Петербург показался ему объектом, а Пермь — субъектом. Но это если философски, а если без экивоков, то в Перми Евгений Борисыч действовал с городом заодно, а в Петербурге — как бы на его глазах. Евгений Борисыч думал так: «Если из Перми удалить всех людей, то никакой Перми и не будет, а если из Петербурга удалить всех людей, то Петербург станет только краше». Конечно, петербургскую архитектуру он оценил высоко, вы не подумайте, что герой идиот, но все-таки он оценил ее двусмысленно. Ему показалось, что красота, в отличие от утилитарности, требует некоторого соответствия. Как бы исподволь налагает обязательства. В каком-то смысле Петербург походил на стихи, а Пермь напоминала крепкую прозу. Читать стихи долго Евгений Борисыч не мог. Хорошие стихи пронзали его насквозь, а пронзаться насквозь три часа кряду противоестественно. Зато прозу, если это какой-нибудь Ли Чайлд или Акунин, легко читать сколько угодно. Можно сказать, Евгений Борисыч убрал Петербург на пыльную полку, где лежали Пушкин и Федерико Гарсия Лорка. Это как с фильмом «Гражданин Кейн». Все согласны, что фильм великий, но смотреть предпочитают «Мстителей».

Евгений Борисыч вернулся из Петербурга в Пермь гулятельным человеком. Он гулял по городу с тем чувством, с каким человек ощупывает левую руку, когда шел по правой обочине, а рядом машина на скорости просвистела.

Так уж вышло, но к пятидесяти пяти годам Евгений Борисыч совершенно осиротел: старший сын уехал в Америку, жену сожрал диабет, младшенький разбился в аварии. Понятно, что это все произошло не одномоментно, а в течение десяти лет, и поэтому Евгений Борисыч не только не подвинулся рассудком, но захотел перемен. Путешествие в Петербург было частью этих самых перемен. Всю свою жизнь Евгений Борисыч проработал на заводе «Три семерки» химиком-технологом. Вторая сетка вредности вытолкнула его на пенсию на пять лет раньше обычного срока. Собственно, пенсия стала четвертой драмой его жизни. Пустая трехкомнатная квартира встретила пенсионера равнодушным молчанием. Вскоре он в него погрузился. Как известно, тонущий человек хватается за самые неожиданные предметы. Евгений Борисыч схватился за перемены, то есть он провернул их в жизнь. Продав квартиру, он купил однушку, а на оставшиеся деньги (миллион с хвостиком) решил попутешествовать. Первой точкой на карте, как вы уже знаете, стал Петербург. Но вернемся к прогулкам.