Павел Селуков - Халулаец

Но не только усилиями Никиты я объясняю относительное спокойствие Нади. Наверное, не последнюю роль сыграли и роды, после которых она еще не вполне отошла и была как бы в легкой прострации, когда желание передоверить себя другому граничит с потребностью. Эту потребность Никита удовлетворял в полной мере. Первый день дался ему легко. Зато второй (четверг) почти доконал диалогами.

— Давай Владика на такси забирать поедем?

— Конечно, на такси.

— Смотри, какая распашонка! Мама твоя принесла. Быстрей бы его одеть! Ты звонил в больницу?

— Утром звонил, пока ты спала. У них все идет по плану, новости будут завтра. (Никита действительно звонил в больницу каждый день. За три дня Владик перенес уже две операции, но ни одна из них ситуацию не изменила.)

— Я тут про плаванье читаю...

— Чего?

— Пишут, что плаванье — это самый нетравматичный вид спорта. Ты знал об этом, когда плаванье предлагал?

— Не знал. Теперь знаю.

После каждого такого разговора Никита уходил в ванную и грыз кулак. Он решительно не понимал, как ему подготавливать почву для страшной новости. Более того, он все меньше контролировал ситуацию. В его глазах то закипали жгучие слезы, то он вдруг переставал слышать, то мучительно хотел в туалет, как при «медвежьей болезни».

Ночью Никита не спал. Он лежал в темноте, положив левую руку на Надю, и придумывал речь. Речь не придумывалась. Никакие прелюдии и вводные обороты не могли завуалировать «выстрел». Утром он должен был «застрелить» супругу, чтобы тут же склониться над ее раной.

Наступила пятница. Под утро Никита уже не придумывал речь, а казнил себя за ложь. «Идиот! Зачем я это сделал? Надо было сразу сказать Наде правду. Как мне ее теперь сказать? Извини, про маленькую операцию я соврал. Наш сын умирает, и шансов на спасение мало ». С другой стороны, он продолжал надеяться на чудо, ведь врачи боролись, а значит — еще не все потеряно.

Никита был на кухне, а Надя еще спала, когда зазвонил телефон. Парень сорвал трубку как чеку. Звонили из больницы. Сам Олег Иваныч.

— У вашего сына агония. Все кончено. Приезжайте.

Поплыли стены, окна, потолок. Из-под ног ушел ламинат.

— Как агония ? Был ведь шанс!

— Один из ста. Он оказался не наш.

— Но ведь он был!

— Был. Мне пора. Приезжайте.

В трубке затрепыхались гудки. Никита стоял и смотрел в окно. Сзади раздался Надин голос. Он был глухим и каким-то чужим, словно с Никитой заговорила незнакомка:

— Я все слышала. Владик умер?

— Умер. Анастомоз. Перевитие кишечника семьсот двадцать градусов. Врожденное. На УЗИ проморгали. У нас был шанс. Небольшой, но был. Прости, что я соврал. Я...

Надю вырвало. Никита отвернулся к окну. Парень как бы раздвоился: один Никита оцепенело не думал про сына, а другой развернул свою жизнь, как свиток, и вдруг понял, что нет никакой правды и никогда не было, а всегда была только его трусость. Одна его трусость и больше ничего. Перерождение завершилось. Надя отерла рвоту.

— Ты все правильно сделал. Отвези меня к сыну.

Никита вызвал такси, и они поехали на Баумана. Их брак не распался. Надя стала чуть-чуть мертвой, а Никита бросил козырять правдой и стал больше заботиться о Наде. А еще он купил котенка. Маленького, пушистого, здорового. Рост — 15 см. Вес — 470 граммов. Теперь ему восемь лет: он сам открывает двери, умеет спускать воду из смывного бачка и любит сидеть на краю ванны и смотреть на Надю, когда она в ней лежит.

Егор, Коля и Вадим в Турцию полетели. Они все были друзьями детства, а потом все нечаянно женились, все нечаянно взяли ипотеки, все не специально родили детей и совершенно случайно превратились в работяг. Как вы понимаете, им казалось, что они сделали все это неслучайно. Им не очень нравилась их жизнь. То есть это такой общий дискурс работяг — ворчать на жизнь. Я не пишу «жизни», потому что какие тут жизни? Калька сплошная. Даже удивительно наблюдать такое в наш индивидуалистический век. Егор, Коля и Вадим были тридцатилетними отцами семейств. Егор работал автомехаником. Коля — формовщиком. Вадим копал могилы на кладбище.

Еще с ними полетел одноклассник Гена. Гена жил в браке, но без детей. Он подвизался на ниве журналистики, однако подвизался как-то вяло, потому что зарабатывал мало. Его содержала жена Ольга. Она уже год была архитектором в крупной айтишной компании. Иногда Гена произносил Ольгину зарплату шепотом перед сном. Он никак не мог поверить в это шестизначное число. У Егора, Коли и Вадима жены ходили по струночке. И они сами ходили по струночке. Их судьбы напоминали гитарный бой Цоя. То есть ни они сами, ни их жены и никто вокруг от ребят ничего нового не ожидали. Зато им было легко, потому что на фоне друг друга они не выделялись (собственно, как и песни Цоя).