Павел Селуков - Халулаец

Я подхватил обмякшее тело и затащил в палатку. Выбежал за мужиком. Его поза показалась мне странной. Пульс не прощупывался. Шейные позвонки не выдержали удара. Я положил его рядом с женщиной. Потом связал ей руки и ноги. Вышел из палатки. Закурил сигарету. Отметил, что пальцы дрожат. Докурив до фильтра, вернулся назад. Сел на складной стульчик. Надо было решать, как жить дальше. Чувство вины мешало думать. В лесу ждала Даша. Вокруг рыскали быки с волынами. Время уходило. «Убирать свидетельницу или нет?» — против воли лезло в голову. Просидев пятнадцать минут, я решил оставить все как есть. Ослабив путы на ногах собирательницы, я подхватил лодку и быстро скрылся в лесу.

Даша лежала на том же месте. Едва заслышав шаги, она вскочила и заулыбалась. Мысль о том, что это мог быть кто-то другой, не приходила ей в голову. При виде лодки глаза девушки округлились, сделав ее похожей на совенка.

— Лодка! У нас есть лодка!

— Да, есть.

— Но как? Откуда? И почему так долго?

Она шептала взахлеб, и было ясно, что полчаса в одиночестве дались ей непросто.

— Не болтай, Даша. Все вопросы потом. Надевай рюкзак и бегом к реке.

Она послушно кивнула и бросилась к рюкзаку. Я же, глядя на худенькую спину, вдруг подумал, что обязательно вытащу девчонку из этой передряги. Иначе мужик из палатки умер зря, а жить с этим мне совсем не хотелось.

Через десять минут мы вышли к реке. Оглядели берег из густых кустов, подбежали к воде. Даша запрыгнула в лодку первой. Я разогнал суденышко, зайдя в реку по колено. Потом забрался следом и налег на весла.

— На дно, Даша!

— Тут грязь и вода.

— Грязь не кровь, ее смыть можно.

Она устроилась на дне, вытянув ноги под сидушку. Я же греб как заведенный, не отрывая глаз от берега. Мы были уже на середине реки, когда из леса вышли трое. На плечах висели ружья. Через минуту они заметили лодку. Двое вскинули стволы и открыли огонь. Третий что-то кричал в рацию.

Даша сжалась на дне, уткнувшись лицом в мутную лужицу. Мне деваться было некуда. Я просто греб, стараясь не смотреть на стрелков. Все пули ушли в воду. У берега я спрыгнул в воду. Глубина оказалась по грудь. В два рывка я вытянул лодку. Забежал в лес, взял Дашу за локоть и потащил за собой.

Мы находились между нашим с пацанами недавним лагерем и пирсом. Я хотел как можно скорей добраться до «Нивы». Если ее не окажется на месте, значит, пацаны вырвались и подмога не за горами. Если же машина есть, то уйти могли мы. Мысль о том, как вернусь сюда и умою кровью охеревших деляг, прибавляла сил. Впервые за этот день на меня накатила настоящая злость. Даша бежала рядом. Я как раз повернулся к ней, когда она упала, распластавшись на животе.

— Вставай, Даша. Быстро!

Она поднялась, сделала шаг, вскрикнула и повалилась на землю. Я опустился на колени, задрал штанину на девушке и ощупал ее лодыжку. Даша застонала.

— Кажется, подвернула ногу.

Ее голос дрожал, лицо было очень бледным. Я молчал.

— Не могу идти. Больно.

Она всхлипнула и схватила меня за рукав. Я продолжал молчать. Не вставая с колен, повернулся к ней спиной.

— Забирайся. Надо идти.

Она обхватила мою шею. Я встал и пошел медленным шагом, привыкая к весу. Пройдя метров пятьдесят, перешел на бег. До машины оставалось примерно три километра. Одолев половину пути, услышал перекличку. Приглушенные голоса доносились со стороны «Нивы». Я тут же свернул в овраг и, надсаживая спину, быстро спустился вниз. Под ногами хлюпала земля, чуть поодаль журчал ручей. Положив Дашу между поваленных бревен, я вернулся наверх. Но совсем вылезать из оврага не стал, затихорившись в зарослях папоротника. Вскоре подошли двое быков. Они особо не таились и разговаривали в полный голос.

— Достал этот блядский лес, нахер мы тут ходим. Цыганка по-любому сделала ноги.

— Если бы блядский, братан, было бы ништяк. А то ни одной бляди, только комары.

— В натуре. Надо к войне готовиться, а мы тут шляемся.

— Не, Сивый, ты неправ. Если девку возьмем, еённый батяня вмиг подвинется. Вот тогда заживем. Будут тебе и телочки, и бэха-пятерочка.

Бычара хохотнул, довольный случайной рифмой.

— Бэха — это мощь.

— А то.

Приятели скрылись из виду. Выждав, я снова спустился в овраг и усадил Дашу на бревно.

— Щас подслушал разговор двух быков. Они назвали тебя цыганкой. Почему?

— Не знаю. Потому что я черненькая?

Я впился буром в ее глаза. Темные, с красивым разрезом, в них плескались удивление и искренность. Лицо, пропитанное усталостью, напоминало лик. Подозрения показались нелепыми.