София Синицкая - Мироныч, дырник и жеможаха

На следующий день спозаранку приехал Сергей Петрович из Сковородки. Он привёз с собой «одного хорошего человека». Сергей Петрович казался необычайно весёлым и оживлённым, было видно без лупы — он счастлив, что прекрасная дама обратилась к нему за помощью. Хороший человек развёл костерок, растопил гудрон, который замечательно пах, и пыхал, и хлюпал. Хороший человек сделал деревянную рамочку вокруг трубы, ловко её зацементировал, а сверху залил гудроном. «Должно держаться», — тихо сказал хороший человек, намыливая руки.

Птицына успокоилась, а Ганя — нет. Через несколько дней он встретил наглого кровельщика: и в ус не дуя, тот с довольным видом заходил в «Самоделкин». Ганя — за ним. Среди унитазов, газовых горелок и витрин, заваленных гвоздями, крючками, плоскогубцами, Володя балагурил с пышногрудыми накрашенными продавщицами; к одной из них он явно был неравнодушен. Вдруг все услышали странные звуки: как будто в магазин сползлись сотни рассерженных ужей. Продавщицы взвизгнули. Кровельщик в смятении оглянулся и увидел темнокожего мальчика, который дрожал от ярости и шипел. Казалось, что Ганя вот-вот бросится на толстяка и укусит его за жирную ляжку. Перепуганный кровельщик выбежал на улицу, а Ганя сел на корточки и заплакал. Продавщицы стали его спрашивать, что случилось, и он рассказал им, как кровельщик с печником обманули Птицу. Дамы были возмущены подлостью Володи. Володя навсегда утратил расположение пышногрудых накрашенных продавщиц.

В музыкальной школе Ганино шипение приводило в отчаяние учителей, возлагавших на него большие надежды. Он играл самые сложные произведения, на конкурсах ему не было равных, его ждали с распростёртыми объятиями в музыкальном училище. Но шипение всё портило. На концертах странные звуки приводили в недоумение публику первых рядов. Ганя ничего не мог с собой поделать. Игра требовала сильного эмоционального напряжения, а оно провоцировало нервный тик.

С лёгкой руки Птицыной Ганя зачитывался «Гаспаром из тьмы». Однажды майской ночью Николавна проснулась в Топорке. Месяц проложил в окно серебряную дорожку и ласково кивал старухе, манил её прогуляться среди ясных звёзд. Успешно выступал соловушка, пересмешник портил хороший концерт безумным фри-джазом. Николавна решила выйти на крылечко. Кряхтя, подняла своё тело с запевших пружин, нашарила тапки, пошла, ведя рукой по стене, в сени и вдруг в сенях через распахнутую в «Лизину комнату» дверь увидела два блуждающих огонька, которые маячили на русской печке, решив там, видимо, погреться после пробежки по росистым лугам Топорка.

Ганя и Птицына, забравшись на «корабль», при свете фонарика по очереди читали вслух кошмарные истории гнома Скарбо. Ганя дрожал от страха и смеха. Вдруг мальчик вскрикнул — под печкой заахало, заохало, заметалось белое привидение Николавна, подслушавшее про жука-могильщика: в неуклюжем полёте тот срывал «последний волосок с окровавленной головы удавленника». Привидение очень рассердилось тогда на Птицыну. Какое легкомыслие — вместо того чтобы всячески оберегать нервную систему слабого ребёнка, по ночам читать с ним «ужасы»! А Ганя дал себе клятву во что бы то ни стало сыграть «Ундину», «Виселицу» и «Скарбо».

Мюльбах одобрил смелое решение. Изо всех своих драконьих сил он старался помочь Гане разобрать и разжевать Равеля, не обращая внимания на вой и шипение, которые порой заглушали музыку. Он сопереживал и терпеливо ждал под своим филодендроном, когда усталый расстроенный мальчик перестанет рыдать и вернётся к нему, чтобы снова взяться за работу. Ганя был благодарен Мюльбаху. После ужина он брал подушку, одеяло и шёл спать под жёлтое брюхо старого друга.

Перед поступлением в училище Ганнибал должен был играть «Мефисто-вальс» в Капелле, но во время репетиции так расшипелся, что фея запретила ему выходить на сцену «в таком состоянии». Ганя всхлипывал, спрятав голову в колени, Николавна упрашивала его пойти в мороженицу и домой: Ганя очень любил мороженое, в детстве он всегда съедал две порции — свою и бабкину; по его щекам катились крупные слёзы, рот кривился и жевал с трудом — так жаль ему было лишённую крем-брюле Николавну! — но, превозмогая горе, он кусал и лизал мороженое до тех пор, пока от него не оставались лишь воспоминание и кисленькая палочка.

Пришла Птицына. Она села рядом с Ганей на мягкий диванчик, обняла его и несколько раз прочитала на ухо заклинание: