Джереми Дронфилд - Мальчик, который пошел в Освенцим вслед за отцом

Бревно проехало Густаву по руке, но не успел его мозг отреагировать на раздирающую боль в пальцах, как другое обвалилось на них с Фридманом, сбив с ног и прижав сверху [297] Описание этого инцидента, составленное после войны заключенным Германом Эйнцигером (в Hackett, Buchenwald Report, c. 189), свидетельствует, что он произошел в апреле и что рабочие несли бревна в лагерь руками. Однако в дневнике Густава (который с 1942 года снова возвращается к точной датировке) сказано, что трагедия случилась позднее в том же году (ближе к середине или концу лета) и что бревна грузили на телегу. Эйнцигер утверждает, что Фридман был из Манхейма, Густав – что из Касселя. Никаких дополнительных сведений о нем ни один не приводит. .

Густав лежал, задыхаясь, словно бабочка на булавке, и смотрел вверх, на кроны деревьев, позолоченные заходящим солнцем. Все его тело превратилось в сплошную боль, в ушах стояли крики, стоны и ругательства. Потом перед глазами замелькали полосатые куртки, чьи-то руки подняли бревно и сняли с него, но Густав все равно не мог пошевелиться. Глядя по сторонам, он видел, как другие встают, с окровавленными руками и лицами, а кто-то корчится со всхлипами на земле. Фридман лежал совсем рядом, без движения, и тяжело дышал; на него пришлась большая часть массы бревна, которое попало ему в грудь. Изо рта у него струилась кровь.

Руки подняли Густава и понесли его из леса. Сквозь боль он видел, как мелькали по сторонам деревья, как темнело и раскачивалось небо, слышал, как хрипло ругаются мужчины, что тащили его. Вот они миновали ворота лагеря, а в следующую минуту он уже был в лазарете и его укладывали на нары [298] Запрет на помощь еврейским заключенным в лазарете в какой-то момент был снят; точная дата неизвестна. .

Вместе с ним прибыло еще семеро из той же команды: кого-то притащили, кто-то доковылял сам. Фридмана принесли последним, на носилках. Он не мог пошевелиться; ему раздавило грудную клетку и перебило позвоночник. Он лежал на койке в бессильной агонии.

Грудь Густава тоже была серьезно повреждена, переломанные пальцы горели от боли. Лотерея в конце концов обернулась для него проигрышем, рано или поздно настигавшим всякого. Какое-то время в ней удавалось побеждать, но чем дольше тебя принуждали оставаться в игре, тем поражение становилось вероятней. Перспективы тяжелораненых были самые плачевные. Игла врача и фенол с гексобарбиталом в вену – вот что их ожидало, а дальше дым из трубы в крематории.

Фридману повезло быстро умереть от полученных увечий. Большинство остальных, раненных легко, вскоре ушли из лазарета. А Густав остался. Дни текли за днями, а он все лежал в небольшой палате, прилегавшей к Операционной II. Если раньше он не знал, чем в ней занимались, то теперь понял: Операционная II предназначалась для смертельных инъекций, а его палата была залом ожидания перед ней [299] Stein, Buchenwald , cc. 138–139; Людвиг Шейнбрун в Hackett, Buchenwald Report, сс. 215–216. .

На некоторое время Густава оставили в покое; периодически какого-нибудь больного или искалеченного арестанта отводили в Операционную II, и оттуда он уже не возвращался. Доктор, проходя мимо, каждый раз окидывал Густава коротким взглядом; он был слишком тяжело ранен, чтобы с ним возиться. Зачем тратить смертельный укол на заключенного, который вот-вот умрет сам. Но доктор не знал, какая у Густава Кляйнмана воля к жизни.

Один из санитаров, по имени Гельмут, потихоньку ухаживал за Густавом, пока доктора не было рядом, и тот продолжал цепляться за жизнь, хоть и мучился день и ночь от боли. Постепенно она отступила, и через шесть недель он достаточно поправился, чтобы выписаться. Густав все еще ходил по острию ножа: у него не было сил работать в транспортной команде и даже при лазарете, так что он считался лишним ртом, который в любой момент могли вернуть назад в Операционную II на ликвидацию.

Жизнь ему спасли друзья и былая профессия. Дружественные заключенным надзиратели перебросились парой слов, и Густава перевели на фабрику, где делали боеприпасы – в частности, гильзы, – запоры для бараков и запчасти для самолетов, а также переоборудовали грузовики под походные столовые [300] Stein, Buchenwald, cc. 36–37; Hackett, Buchenwald Report, c. 313. . Густав получил работу мебельщика. Он начал поправляться.

Впервые со времен прибытия в лагерь – а по сути, впервые после Аншлюса, – Густав снова занимался собственным делом. Он был счастлив – насколько это было возможно. Работа его не тяготила, и у него появились новые друзья. Бригадиром был немецкий политзаключенный по имени Петер Керстен, бывший городской советник коммунистической партии – «очень храбрый человек, – думал Густав, – с которым мы отлично ладим». Он сумел даже обеспечить место для одного из венских друзей, Фредля Люстига, с которым работал в транспортной колонне. Вместе у них получилась отличная маленькая компания.