Альфонз Беднар - Дом 4, корпус «Б»

За Копами полыхало, озарялся почти весь окоем, слепящие то прямые, то змеистые линии молний ударяли отвесно, словно бы в самую землю, в Копы, ветер промчал по-над Церинами, раздул на спине Микулеца рубаху, снова промчал, унес у него из-под носа запах пережженной нефти и стального зноя, унес с собой и грохот.

Микулец вдыхал запахи дальнего ливня и без передышки пахал, долго пахал и в мокрой рубахе, когда на Церины брызнуло с края тучи, задержанной над Копами. «Я отогнал грозу, Бланка». — «Ты о чем?» — «Отогнал я грозу. Трактором. Фарами. Над Церинами она словно бы хвостом слегка повела, махнула, как издыхающий зверь. Я пахал участок земли, людей за пятью огоньками я погрузил в темноту, трактором я прогнал бурю». — «Псих и мужлан! Мне нечего больше сказать. Не стану тут жить с мужланом и психом. Да будь ты хоть кто, не стану тут жить, а с мужланом и психом — подавно. Никто не в праве от меня этого требовать. Жизнь дана только одна, и тратить ее на тебя не хочу!» — «Довольно, Бланка! Перестань! Уезжай! Когда образумишься, возвращайся! А уж я не наловчусь жить лучше, чем умею. Только так и могу, Бланка!» Так он ей утром и скажет, когда воротится с пахоты.

Прошла гроза, прошла ночь, ветер согнал с неба тучи, и, когда уже больше часа светило на Микулеца раннее солнце, его пришел сменить Ацс. Они ничего не сказали друг другу, без слов разошлись. Ацс уселся на трактор и с минуту глядел вслед уходящему Микулецу.

Стегнул свежий послегрозовой ветер.

Ацс смотрел Микулецу вслед. «Бледный какой! — сказал он вслух. Опустил плуги в твердую землю. — Что с ним поделалось?»

— Бланка, Ивета, Роман, — кричал Микулец, входя в Доваловую, во двор к Ацсам. — Я видел ночью на Копах пять огоньков, Бланка, Ивета, Роман… слышите, пять! Пять огоньков я оттеснил в темноту… Вы меня слышите? Я поборол пять огоньков, Бланка, Ивета, Роман!

— Уж боле недели они тут с ним не живут, — делилась с соседями толстая Ацсиха, — приехала как-то ночью машина и увезла их. А нынче поутру он воротился из Церин, мокрый до нитки, и звал их, будто тут они. Бог знает, где он так чуть свет успел нализаться — ведь пахал цельную ночь. Жена от него ушла, уехала вместе с ребятками куда-то в Братиславу, к сестре… Старшая, Ивета, пригожая уже девушка… Да и паренек хоть куда… Бедняжки!..

Прошел день, вечер был ясный, но холодный. Около девяти подался Микулец в вельветовом пиджаке на Матушовы Луки — сменить Ацса.

Перевод Н. Шульгиной.

«Вот и порядок!» — сказал вслух истопник Тадланек в котельной корпуса 4 «Б», оглядел пол, подметенный там, где ему полагалось быть подметенным, от пола медленно перевел глаза в уголок со столиком и четырьмя сбитыми на скорую руку стульями — в «уголок мирской тишины», как его прозвал Мацина, — тяжелым шагом прошел в другой угол, взял кнут и с кнутом в правой руке подступил к четырем мощным шипящим котлам. «Славно написал парень, — сказал он о Файоло и уставился большими черными глазами на четыре имени: ЧИНОШ, ФАКО, ФУКСО и ШИМЕЛЬ. — Здорово отдраил, славно написал… Н-но, коняги мои, поехали!» Он стегнул над каждым котлом кнутом и порадовался, что над кнутом взвилась пыль. «Поди, можно начать, уж и нынче они могли бы прийти», Тадланек отложил кнут и, думая о Мико, Файоло и Мацине, сел в «уголок мирской тишины» за столик, оглядел котельную, взгляд его задержался на котлах на бетонной почернелой платформе, доверху набитой углем. «Поди, и нынче можно бы начать, хотя еще не пятнадцатое… Да, можно начать, вон на дворе как зябко, октябрь уже…»

Но начать они пока не могли.

Как раз в это время Мико был у вдовицы Бетки и толковал с ней о предстоящем венчанье.

— Да не гони так, Йожко! — сказала Бетка и огладила себя по бокам, по груди. — Еще надо подумать — в праздники или уж после Нового года. Позволь еще побыть мне…

— Позволю, позволю, луковка моя ненаглядная, — сказал Мико и на тонкий кусочек хлеба вилкой положил деликатно отрезанный ломтик зельца. — Нешто я тороплюсь, Бетка моя, луковка моя распрекрасная? Не тороплюсь, времени вдосталь…

Файоло был дома, сидел за столом и, думая о Беле и о ничтожности человеческой, злился на Белу, а все потому, что Петё с издевкой бросил ему: «Как дела, тухлый Робинзон?» Гнилая глина рождает цвет и плод, сказал себе Файоло, так почему же среди людей не может вырасти нечто человеческое? Правда, иногда вырастает. Редкое это растеньице, очень долго растет, но в конце концов вызревает, елки-моталки! Восьмое чудо света, как говорят. Этим человеческая природа и любопытна! Тем, стало быть, что недоумки принуждают тебя делать все, что умеешь и можешь, лишь бы не быть похожим на них. Каким же еще быть, если иные и впрямь недоумки? А что, если перед Белой ловко разыграть чокнутого, чтобы она не была такой дурой? — подумал он. Вот было бы здорово, только бы Клара не заметила…