Ольга Румбах - Ловля ветра, или Поиск большой любви

Зима с большой неохотой, но все же отошла. Наступила весна, ранняя, холодная. Наталья Каличкина становилась все грустнее. Приближался курортный сезон. Надо было ехать готовить номера к приезду гостей. Уже одна эта мысль лишала мою новую подругу последних сил. Она была безутешна. Ноша, которую взвалила на себя неуемная эта женщина, была явно ей не по силам. И помощников нет: сын далеко. У него своя жизнь, он и знать не знает, что мать изо всех сил добывает ему счастье. Дочь работает. Муж на Север уже не летает, но устроился сторожем. Платят, конечно, копейки, но пенсию оба еще не получают, а жить как-то надо.

Наталья сдала последние библиотечные книги и уехала «на юга».

Лето проходит быстро. К концу сезона свиделись с подругой. Мы с мужем получили приглашение отдохнуть несколько дней в ее пансионате — все равно пустует: сезон нынче не задался.

«Да какой там пансионат! — протестует всякий раз Наталья. — Название одно. Всего-то двенадцать номеров!» А сколько надо?..

Хозяйка нас встретила. Мы шли по пыльной дороге нового прибрежного микрорайона. По обеим сторонам, очень тесно, тянулись затейливые особняки и мини-пансионаты, один другого краше. Понятное дело, я высматривала что-то сверхскромное, под стать скромно одетой Наталье и в полном соответствии с ее уверениями. И ошиблась. «Уже пришли!» — воскликнула Наталья и рассмеялась, довольная произведенным впечатлением: мы подошли к трехэтажному бело-сахарному пансионату с большими окнами, шикарной винтовой лестницей и просторными номерами.

И тут я догадалась. И об этой своей догадке за вечерней дружеской трапезой — сколько бы мой деликатный муж ни давил мне ногу под столом — высказалась.

По моему разумению, дело здесь в обычной неблагодарности, и больше ни в чем. Господь нам дает, и дает мерой полной, утрясенной, дает порой больше, чем мы в состоянии освоить — откликается на наши горячие просьбы. Какой из вас отец, — говорит Спаситель в Нагорной проповеди, — когда сын попросит у него хлеба, подаст ему камень? Или когда попросит рыбы, подаст ему змею вместо рыбы? Или, если попросит яйца, подаст ему скорпиона? (Лк. 11, 11–12).

Но, как говорит апостол Павел в Первом послании к Коринфянам, все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною (1 Кор. 6, 12).

Что тут добавишь? Кажется, уж и нечего. Но я, с совершенно уже отдавленными ногами, рассказала и притчу преподобного Паисия Святогорца о пчеле и мухе. Притча известна. Она о том, что есть люди-пчелы, они видят (и стремятся видеть!) все прекрасное в жизни, людях и обстоятельствах, а есть люди-мухи. Продолжать не стану, ясно и так.

Прощаясь на следующий день, мы обнялись с Натальей и попросили друг у друга прощения. Приятно все же иметь дело с христианами!

И вот зима. Наталья появляется у меня в библиотеке. Говорит это свое: «Пока руки не оборвешь — счастье не добудешь», — и ждет, что я вступлю, как обычно, в полемику, стану сыпать цитатами великих, благо все под рукой. Но я светло улыбаюсь ей и иду за чаем. Я исчерпала свои возможности (а были ли они у меня?) и оставляю все как есть, то есть на волю Божию. Самое верное дело.

А сказку о рыбаке и рыбке она и сама знает.

«Ну, и чего теперь делать? Грешна, батюшка, вас осуждала…» — Петровна подняла глаза от маленького листка бумаги, над которым трудилась. За окном сиял на редкость солнечный зимний день. Горячие лучи пронизывали листья большой китайской розы в горшке, и они играли всеми оттенками зеленого: от изумрудного до болотного. Красиво… Пахнуло далекой весной…

Протяжно вздохнув, Петровна вернулась к своему занятию. На вырванном из блокнота листке значился православный крест, чуть пошатнувшийся вправо, и аккуратно выведена цифра «1». Суббота. Петровна готовится к исповеди. Можно, конечно, не нумеровать грехи, а то казенщина какая-то получается, канцеляризм бездушный. Но Петровна так привыкла. А то грех налезает один на другой, большие и малые мешаются между собой, путаются — как, собственно, и в жизни.

Итак, грех номер один, самый важный. Осуждала священника.

Уже случалась подобная история, когда еще была Петровна неофиткой, начинала ходить в храм и в исповедях своих не щадила ни себя, ни, само собой, ближнего. «Осуждала вас, отец Василий, думала, что вы равнодушный. Но потом поняла, что вы… взвешенный, что ли…» Отец Василий, и без того полнокровный, покраснел, смешался и безо всякого внушения, накрывши ее беспокойную голову епитрахилью, отпустил грехи. А она еще и половины не сказала из того, что собиралась.