Гайто Газданов - Вечер у Клэр. Полет. Ночные дороги [сборник litres]

Я думал обо всем этом, когда увидел однажды днем, весной, в одном из центральных кварталов Парижа, страшное лицо человека, которого я знал, и его появление здесь удивило меня. Это был большой и толстый мужчина, страдавший жестокой формой водянки; голова его представляла из себя огромный, точно налитый желтоватой жидкостью шар, лицо было настолько опухшим, что черты его как-то терялись, глаза казались крохотными, и он походил больше на чудовище из тяжелого сна, чем на живого человека. Я видел его несколько лет подряд, он всегда проходил по улице Сен-Жак, недалеко от русской библиотеки, в Латинском квартале, где я жил. И вдруг я встретил его на тихой улице, параллельной Большим бульварам и почти пустынной в дневные часы. Я остановился и посмотрел ему вслед, в сотый раз внутренне и непонятно я страдал за него, за его тяжелую и, по-видимому, доставлявшую ему мучения походку. Когда он наконец скрылся за углом и я пошел дальше, то первой женщиной, которую я увидел перед собой, оказалась Алиса.

Она шла по тротуару прямо на меня, очень хорошо одетая, сильно накрашенная, ведя на натянутом ремешке вычурно и безобразно остриженную собаку средних размеров. Алиса была так же прекрасна издалека, как обычно, но мне показалось, что в ее походке не было прежней великолепной гибкости, которую я знал. Когда я приблизился к ней вплотную, я заметил, что глаза ее как будто несколько потускнели; но все это, я думаю, было бы неуловимо для человека, который раньше не знал и не помнил ее, как я.

– Здравствуй, Алиса, – сказал я.

– Здравствуй, миленький, – ответила она своим медленным голосом с коротким звуковым оживлением в нем, для нее обычно нехарактерным. – Искренне рада тебя видеть. Что ты поделываешь? Я так давно тебя не видала.

– У меня все по-прежнему, – сказал я. – Что-нибудь выпьешь?

Мы вошли с ней в кафе.

– Твою собаку зовут Боби? – спросил я.

– Да, я его назвала так, но теперь его зовут Дик.

И она объяснила мне, что назвала собаку Боби, но тот, кто его подарил, настаивает на имени Дик. – Хорошо, пускай будет Дик, не все ли мне равно?

– Что ты делаешь?

– Я теперь артистка.

– Артистка? – сказал я с изумлением. – Скажи, пожалуйста, в какой области?

– Я в мюзик-холле. – Она произносила: «музик-аль».

– Что же ты там делаешь?

– Немного танцую.

– Голая?

– Нет, как ты можешь думать?.. Носятся такие маленькие штучки на…

– Да, я понимаю. Хорошо зарабатываешь?

– О, дело не в этом, артисты – люди почти бескорыстные, что там…

– Да. А старик – что он делает?

– Не знаю, какие-то коммерческие предприятия.

– Расскажи мне, что с тобой случилось с того времени, когда мы расстались, – сказал я. – Ты знаешь, что меня интересует все, что тебя касается.

Она рассказала. Вначале она довольствовалась случайными клиентами, которых она выбирала, потом переменила несколько постоянных – более или менее постоянных – покровителей. Она объясняла эти перемены тем, что ни один из ее покровителей ей не нравился, но мне показалось, что это неправда.

– Скажи мне правду, – сказал я. – Ты знаешь, что мне ты все можешь сказать, это редкий для тебя случай быть откровенной.

– Хорошо, – сказала она. – Так вот, я не хочу от тебя это скрывать. Это вызывает у меня отвращение.

– Что «это»?

– Спать с мужчиной. Меня это совершенно не интересует.

– А твой старик?

– Это другое дело. Я тебе объясню.

И она рассказала, что ее теперешний покровитель – пожилой и больной человек.

– Ему многого не нужно, и потом, он не совсем нормальный.

– Как ненормальный? Почему?

Она сидела, положив локти на стол, прямо глядя на меня своими прекрасными, спокойными глазами, и говорила о том, как ее «друг» впадает каждый раз, когда ее видит, в бессильное и тихое исступление.

– Он всегда говорит: какая греза! Ты – королева грез. Ты понимаешь – он за эти грезы деньгами платит. И потом еще говорит «томление», и потом «опьянение обладанием» и всякую другую хреновину. Но насчет результатов – это другое дело, удается один раз из четырех.

– По крайней мере он нетребователен.

– Это да, – с оживлением сказала Алиса, – я за это его и ценю. Если бы он был, как другие, это было бы ненадолго.

Она жила теперь в хорошей квартире недалеко от бульвара Инвалидов, у нее были кое-какие деньги, иногда она ездила за город со своим покровителем на автомобиле, и вообще, казалось бы, у нее было все, чтобы чувствовать себя счастливой. Но она не была счастлива, ее ничто не интересовало. Она пыталась читать, как она мне сказала, – и я вспомнил Флобера, которого я приносил Ральди для нее, – но книги ей казались скучными.