Владимир Шапко - Синдром веселья Плуготаренко

Потом засовывал четыре сложенные тысячерублёвки во внутренний карман осенней куртки. Видел, что от него ждут объяснений и Проков, и Валя, но из суеверия какого-то ничего не говорил. Поблагодарил только супругов и опять в сопровождении небольшой кавалькады, состоящей из мальчишки и собаки, покатил к калитке.

– Невесте его, наверно, срочно деньги понадобились, Наталье, – сделала предположение супруга. – Вот и забегал.

– Вряд ли. Непохоже. Тут что-то другое, – не согласился супруг…

В универсаме на первом этаже Плуготаренко двигался вдоль стеклянных, ярко высвеченных параллелограммов, где смиренно ждал покупателей разложенный на стеллажах товар. Где отрешённые от всего стояли или сидели очень хорошо одетые продавщицы. Наконец свернул в крайний параллелограмм. С вывеской – «КОСМЕТИКА. ПАРФЮМЕРИЯ».

Владелица стеклянного ящика, похожая в перманенте на белую слониху, снимала колпачки с флаконов и поматывала возле своего «хобота» стеклянной палочкой. С лицом закоренелой наркоманки сама сначала принимала «дозу». И лишь затем давала раскумариться инвалиду. Плуготаренко нюхал, пошевеливал носом. (Так, нюхая, шевелит носом мышь.) Нет, не то. Слониха высвобождала новую стеклянную палочку и поматывала у своего носа, опять закатывая глаза. Другие флаконы лежали в раскрытых коробках на красивом атласе, чем-то напоминая миниатюрных, хорошо прибранных покойников.

– А вот оцените этот аромат, молодой человек.

– Минуту! – вдруг осенило Плуга. – Так это разве духи?

– Нет. Это – «парфюм». Настоящие духи, мне кажется, будут для вас дороговаты, молодой человек. – На инвалида пусто смотрели глаза цвета белены.

– Ну уж нет, давайте как положено – духи.

Процедура тестирования у белой слонихи началась по новой. Только теперь флакончики были маленькими, а стеклянные палочки из них – совсем крошечными. И, пошаманив в воздухе, она подносила их к носу инвалида сама. Чтобы, не дай бог, тот палочку не выронил или сломал.

– Вот эти подойдут, – сильно скосив нос, как кокаинист, сказал, наконец, покупатель. – Сколько они стоят?

– Отличный выбор! – будто не услышав вопроса о цене, громко объявляла белая слониха. Как публике на аукционе. – Французские духи «Кландестин Ги Ларош»!

Дескать – кто больше?!

Деньги за «Кландестин Ги Ларош» Плуготаренко отдал почти все. Три рубля только назад вернули. В смысле, сдачи. Чёрт, могло ведь вообще денег не хватить. Попросил упаковать красиво. Подарок. Для женщины. (Любимой.) Слониха постаралась – крохотный покойничек на дне красивой коробки, казалось, даже улыбался. Спасибо вам! Ещё раз прочитал название на коробке как бы по-французски: «Clandestine Guy Laroche». Звучит, чёрт побери!

Когда гнал домой, вдруг вспомнил другие духи. Духи под названием «Красная Москва». Запах которых запомнил с юности.

«Красной Москвой» душилась Томка Бабина. Школьная одноклассница. С которой он, Юрка Плуг, несколько раз целовался. И в девятом, и в десятом. Даже на выпускном. В тёмном классе. Закрывшись на стул. Нос до сих пор помнил эти духи, а блудливые пальцы – гладкие, мнущиеся как целлофан, ягодицы девушки. Господи, сколько лет прошло! Где теперь Томка! А духов этих и вовсе, наверное, сейчас нет. Просто не выпускают. Слониха, во всяком случае, палочку с ними к носу не поднесла. Узнал бы мгновенно.

Дома к подарочным духам решил добавить ещё и хороший альбом репродукций живописи. Альбомов таких в книжном шкафу стояло несколько. Как въедливый цензор долго выбирал подходящий, медленно перелистывая гладкие страницы. Старых европейских мастеров, на картинах которых постоянно были разложены розовые облака обнажённых женщин – решительно возвращал в шкаф: с таким альбомом его, Плуготаренку, могут не так понять.

Рассматривал и русскую живопись. Передвижники? Очень уж мрачно как-то у них всё. Тоскливо, безнадёжно. Более поздний период? Пожалуй, Кустодиев. Купчихи у него тоже розовые и крупные. Но спокойные, домашние. И все красиво, пышно одеты. Своей спокойной статной красотой напоминают Наталью. Часто пьют чай, держа блюдце на пальчиках. Или просто сидят и смотрят на тебя. Одна, правда, тоже там обнажённая. Но какая-то своя, домашняя, русская. И она, надо думать, Наталью не смутит.

Очень довольный собой, заворачивал и альбом, и духи в белый лист плотной бумаги. (Со стороны посмотреть – большой знаток живописи работает, пакует.) На кухне в ящике нашёл атласную голубую ленту и всё ею перевязал. Красиво. С бантом. От матери подальше пакет спрятал у себя в комнате.