Пётр Алешковский - Секретики

Почему всё же нас туда пропустили, почему важно было снять взлет и посадку самолета (понятно, что концепция в корне изменилась и О'Генри был забыт), я не помню, но позже, попивая чай у Шведа дома, мы отсмотрели снятый материал и остались довольны. Получилось клево: самолет разбегался, взлетал, отрываясь от бетонной полосы, и уносился куда-то в небо. Естественно, договорились, что этот эпизод пойдет под битловскую “Back in USSR” . На кухне висела фотография – биплан времен Первой мировой, где в открытой кабине за штурвалом сидел пилот в летных очках и кожаном шлеме.

– Это моя бабушка, одна из первых женщин-летчиц в России, – мимоходом заметил Швед.

– Бабушка, которая за стеной? – полюбопытствовал я.

– Она самая.

Бабушку я успел заметить в приоткрытую дверь, когда Швед понес ей чай с бутербродом. На продавленной кровати в комнате с плотно затворенными окнами сидела дряхлая и очень худая старуха в несвежей ночной рубашке, из-под которой виднелись сползшие чулки. Она уставилась на меня совершенно безумными глазами, как умеют смотреть только галки или злобные воробьи. Потрясенный, я потихоньку ретировался и тут же столкнулся с парнем, вышедшим из сортира. Парень был похож на моего друга, но, в отличие от него, был основательно накачан. При этом держался качок как-то пришибленно и подчеркнуто тихо, похоже, он нас стеснялся. Мы кивнули друг другу и разошлись по комнатам. Я и тут успел подглядеть: в комнате брата-близнеца с потолка свисал боксерский мешок с изрядно намятым боком.

– Брат – боксер, – отрезал Швед, давая понять, что в дальнейшие расспросы вдаваться бесполезно.

Почему они учились в разных школах? Дружили ли? Швед о брате никогда не говорил. Одно я уяснил – семейка у моего нового одноклассника была непростая, под стать ему самому.

Вскоре наступила зима, и наш класс отправился в Петрищево, где фашисты казнили Зою Космодемьянскую. Подвигами пионеров-героев нас так перекормили, что все их терпеть не могли. С Шведом мы сошлись в том, что Павлика Морозова нельзя считать героем. Закладывать родных подло, это было понятно. Щука с нами легко согласился. Мы тогда сходили с ума по “Трем товарищам” Ремарка и, воображая себя героями книги, стремились быть неразлучными. Нам нравилось словосочетание “потерянное поколение”. Молодые герои Ремарка, ощущавшие свою никчемность, казались близкими, плюс, конечно, романтические похождения, неведомый кальвадос, гонки на “Карле – призраке шоссе”… Не потому ли невеликая, по сути, книга была в те времена одной из самых читаемых в СССР? Под дождем со снегом около петрищевского монумента было скучно и неуютно, про подвиг Зои все уже тысячу раз слышали и читали в учебнике. Мы переминались с ноги на ногу и тихонечко пели: “Hey, teachers, leave those kids alone!”

В Петрищеве класс поселили в деревенской школе, спали мы вповалку на матах в спортзале. Вероятно, поездка случилась на зимних каникулах, поскольку учеников в школе не было. Только мы и наша классная руководительница Тамарочка, или Тамара Петровна Снеховская – математичка, принявшая нас в пятом классе из рук Анны Корниловны. Откуда-то в классе знали, что Снеховская – “разведенка”, растит сына одна. Мрачными темными утрами они вместе спешили в школу, Тамарочка тянула парнишку за руку, боясь опоздать на урок, и лопоухий первоклашка с ранцем за плечами, маленький и невзрачный, покорно шел за ней. Тамарочку мы, пожалуй, любили, она относилась к нам хорошо и на педсоветах стояла за нас горой.

На ночь петрищевскую школу запирали, но путь на волю нашелся быстро – в мужском сортире на первом этаже. Швед открыл окошко, вылез на улицу, мы вылезли за ним, погуляли немного на свежем воздухе и распили бутылку портвейна. К ночи сильно подморозило, лужи сковало ледком, поэтому вскоре все полезли назад – верхняя одежда осталась в гардеробе, и мы продрогли. Окно оставили чуть приоткрытым, чтобы вытягивало сигаретный дым. И тут Швед достал еще бутылку. Быстро уговорили и ее и отправились спать, не заметив, что Швед остался в туалете. Оказалось, он припрятал третью, только для себя. Ночью, в полной темноте, я проснулся оттого, что кто-то тряс меня за плечо.

– Где Шведенко? Его нет в зале! И в туалете тоже нет!

Надо мной стояла взволнованная Тамарочка. Быстро растолкали двоих-троих парней и отправились на поиски. Нашли его скоро: он сидел на бетонном выступе фундамента за углом мертвецки пьяный и холодный как сосулька. Мы потащили его под руки, кое-как засунули в окно, прислонили к кафельной стенке, по которой он тут же сполз на пол. Вести пьяного товарища в спортзал было нельзя, но и здесь оставлять было опасно: Швед промерз насквозь, из носа лило, а белое лицо смахивало на лицо утопленника. Он что-то бессвязно мычал, но не двигался, словно примерз к полу.