Натан Энгландер - Ужин в центре земли [Литрес]

Охранник, зайдя, видит, что заключенный Z лежит навзничь – ну прямо труп, не отличишь. На пол рядом с койкой он ставит две запотевшие банки колы. На тюремный поднос вываливает из картонных пакетиков с жирными пятнами две порции картошки фри.

– Я и кетчуп принес, – говорит он.

Он демонстрирует своему бесчувственному узнику пластиковую бутылку, а затем, перевернув, выдавливает на поднос кровавую лужицу.

Заключенный Z глядит в потолок не мигая, рука плетью свисает с матраса, костяшки пальцев касаются пола.

– Я в стейкию съездил, – говорит охранник. – Ты вырубился, и я спокойно оставил тебя одного.

Никакой реакции. Заключенный Z не шевелится.

– Я знаю, что ты живой, – говорит охранник. – Видно на мониторах. Когда ты зомби, ты по-другому все-таки выглядишь, чем мертвый. Ну, мне кажется так, по крайней мере: мертвого я тебя еще не имел удовольствия видеть.

Это заключенный Z удостаивает ответом:

– Ты, сударь мой, меня хорошо загрузил сегодня.

– Обычно я тебе даю ноль двадцать пять. Но я состроил перед доктором печальную-печальную рожу, и он мне, так и быть, дал взрослую дозу. Раз в десять больше обычной. – Охранник смотрит на заключенного Z и, благожелательно настроенный, признает: – Глядел я на экраны, и да, приходила мысль, что ты совсем убыл. Но потом ты начал это ртом, что всегда делаешь.

– Я ничего не делаю ртом.

– Делаешь, делаешь. Всякий раз, как я тебе даю препарат и он начинает действовать, у тебя губы сохнут и ты их лижешь.

Охранник весьма горд своей наблюдательностью. Он хочет дать заключенному Z знать, что он не один такой умный, что он не один умеет видеть, что происходит с человеком. Он, охранник, тоже в состоянии примечать и делать выводы.

Охранник окунает ломтик картошки в кетчуп и покачивает им над лицом заключенного Z. Тот откидывает голову назад и открывает рот. Не успевает охранник потянуться за следующим ломтиком, как заключенный Z открывает рот снова.

Третий ломтик заключенный Z берет сам, приподнявшись в сидячее положение.

– Ведь не трудно же было, – говорит охранник, вытаскивая из рюкзачка доску для нардов. – А теперь пей свою колу, пока холодная. Можем сыграть партию-другую. Продолжишь свою выигрышную серию.

– Теперь это безразлично, конца партиям все равно не будет.

– Неизвестно, – бодро говорит охранник. – Мало ли как все может повернуться. Вдруг тебя завтра выручат, силой освободят. Вдруг палестинцы наконец завоюют нас и сделают тебя послом во Франции. А пока давай покидаем кости, подвигаем шашечки.

– Я никогда тебя не прощу, – говорит заключенный Z.

– «Никогда» – это очень долго.

– Ты хоть передавал мои письма? Столько лет – а я все обращался и обращался к мертвецу. А ты позволял мне ему писать.

– Я все до одного отдавал матери, как обещал. И он не был мертвый. Даже в коме не был. Называлось: полусознательное состояние – это другое. Они считают, он слушал. Она все письма ему читала.

– Думаешь меня этим убедить, что ты человек слова?

– А по-твоему, нет? Пойми: какая разница? Что от здорового, что от больного, что от живого, что от мертвого – тебе от Генерала все равно ответ был бы тот же, так что один хрен. Он засунул тебя сюда навечно.

– Ни хрена не один хрен. Колоссальная разница. Ты обязан был мне сказать, я тогда изменил бы стратегию.

Охранник качает головой. Жалость берет.

– Что бы ты мог отсюда сделать?

– Я сильней бы на тебя давил, требовал бы, чтобы ты мне помог вернуть себе существование.

– Я не могу его тебе вернуть, ты прекрасно это знаешь.

– Ты прекрасно знаешь, что это не так. Ты мог поднять шум. Если не внутри системы, то через газеты. Ты и сейчас можешь.

– Допустим, я попытаюсь – и что? Наложат цензурный запрет, а если даже нет, то назовут конспирологом, психом, пьяницей. Либо там сотрут в порошок, либо сюда бросят. В одну камеру с тобой. – Оглядев помещение, которое впору назвать узилищем, охранник поправляется: – Ну, не прямо сюда, но, может, в обычную камеру обычной тюрьмы. Дадут несколько годочков, чтобы разобрался, о чем можно болтать, а о чем нет.

– Что такое несколько лет? Можно ими рискнуть, чтобы попытаться прекратить пожизненное заключение, к которому они не посмели меня приговорить официально.

– Ладно, – говорит охранник.

– Что – ладно?

– Я подумаю.

– Правда?

– Будь уверен. И, может быть, ты дашь мне совет, как лучше к этому подойти. Напомни мне. Занять идиотскую высокоморальную позицию – это хорошо сработало в твоем случае?