Натан Энгландер - Министерство по особым делам [Литрес]

– Сегодня, – сказал Кадиш, – или никогда. Иначе я пойду на крайние меры, – понял, что повторяется, и запнулся.

– Спешить надо, когда речь идет о живых. Так вот, если бы речь шла не об отце, а о моем сыне, вы могли бы еще надеяться, что я пойду на ваши условия. Мне случалось говорить с людьми, у которых пропали сыновья, они были на пределе отчаяния.

– Случалось говорить, – повторил Кадиш.

– В моем доме, – сказала она. – И у меня такое чувство, будто я знаю, понимаю, в каком они состоянии. С другой стороны, кости…

– Вашего отца, – напомнил Кадиш. – Я выкину их в реку. Вы их больше не увидите.

– Вот что я вам скажу, и это между нами. Помимо васильковых глаз и невероятного состояния, я, как мне не раз давали понять, унаследовала от отца холодное сердце. По природе мы не сентиментальны, это у нас семейное. И отец дал мне все, что нужно в жизни, так я думаю.

– Вы не хотите их забрать? – спросил Кадиш. Сказал и тут же спохватился: не следовало задавать этот вопрос.

– Хочу, – ответила она. – Хочу вернуть отца. А вот платить за то, что и так принадлежит мне, не хочу. И платить столько за один комплект костей, когда я легко могу получить второй, глупо.

Кадиш, не в силах удержаться, снова задал вопрос:

– Второй?

– Второй комплект костей. Посмотрите по сторонам. Весна не за горами. Воздух прогревается. – Кадиш прислушался, пригляделся: да, в воздухе пахнет весной. – Пора посадок, вот я и подумала: будет неплохо, если мой отец упокоится в усыпальнице, а ваши кости в моем саду. Небольшой сувенир, хотя, повторю, я не сентиментальна. Так или иначе, моим розам это пойдет на пользу, а то мои собаки порезвятся.

– Вы меня не запугаете, – сказал Кадиш..

– А вы – меня. Хочу предупредить: в нашей стране легче пропасть, чем спрятаться. Гораздо легче.

– Так вы не будете платить? – Кадиш уже был на грани истерики. – Быть такого не может! – заорал в трубку и заключил, уже тихо и подавленно: – Значит, не будете, оставите их у меня.

– Вот именно, – подтвердила она. – Наконец-то дошло. Вы – просто редкий молодец. Выдающийся ум.

До синагоги Благоволения Кадиш добрался, когда уже стемнело. Он сидел на скамье – прошлой ночью он под ней спал – и смотрел на мешок с костями в раскрытом ковчеге. Смотрел неотрывно, даже когда спустилась ночь.

О чем остается думать человеку, с рождения обреченному на провал, когда провал наступил? Кадиш всю жизнь стремился к масштабным свершениям и не позволял бесконечной и непрерывной череде промахов низводить его с высот. Знай он то, что знает сейчас, он жил бы иначе. Не боялся бы, что придет к такому финалу. Всю жизнь Кадиш опасался, что ему не миновать провала, и так оно и вышло, чему же он теперь удивляется? Особенно при том, что его уже вообще ничего не удивляет.

Просидел ли он в темноте несколько минут или часов, Кадиш не знал. Он сосредоточенно думал обо всех ошибках, которые совершил за жизнь и которые ошибками не считал. Ни один из его промахов не был, на взгляд Кадиша, серьезным, но каждый раз, не завершаясь ни успехом, ни крахом, продвигал его по пути к центральной точке. Хоть Кадиш и провел всю жизнь в погоне за удачей, ему никогда не приходило в голову, что могло быть и так: ничего особо значительного он бы не достиг, но и на дно, как сейчас, не скатился бы, а все сложилось бы просто-напросто сносно.

Как ни посмотри, ясно одно: жизнь была к нему несправедлива. Если, как считали прихожане синагоги Благоволения, Бог есть, Кадиш в число Его любимцев не попал.

Но сейчас ему выпал счастливый случай, решил Кадиш. Сколько его планов пошло насмарку, сколько проектов погорело, но на этот раз у него все получится.

То, что кости остались у него, – не случайно. И история с выкупом не случайна, как не случайны и его прежние ошибки. Но отныне он обратит все это во благо. Пусть Господь всегда взирал на него с презрением, сейчас он заставит Его улыбнуться. Улыбнуться ему, Кадишу.

Стараясь понять, что он мог бы уладить, мог бы исправить, Кадиш больше всего мучился из-за Пато. Зачем он пытался достать для Лилиан эти деньги, не надо было этого делать. Она хотела выкупить живого сына, но он-то, он твердо знал: сын мертв.

Мертв, как и тот, чьи кости перед ним.

Пато был мертв, как эти кости.

Лилиан прижала дверь ногой, но Кадиш попытался протиснуться в квартиру.

– Ты знаешь, который час?

Была середина ночи.

– Нет, – ответил Кадиш, не кривя душой. Он и впрямь потерял счет времени.