Натан Энгландер - Министерство по особым делам [Литрес]

Хотя было темно, он стоял вплотную к стене, а когда луна прорывалась сквозь облака, укрывался в тени.

Вроде бы он был здоров (более или менее). А тут вдруг грудь, спина болят, ноги подкашиваются. Еще в синагоге Благоволения Кадиш спрятал штык лопаты на груди, кирку на пояснице и обвязался как можно туже брезентовым мешком. Стукнул себя изо всех сил в грудь, вспомнив суровые отроческие годы, проверил, хорошо ли укрыта лопата. Деревянную рукоять провел в брючину, зажал под мышкой, наподобие костыля, и застегнул рубашку.

Кадиш вышел на охоту за костями, аристократическими костями, крепкими, да и как им не быть крепкими, при таком-то харче – сливки да карамель, – так что они устоят даже в эти неустойчивые времена. Он надеялся, что кости будут блестящие, как на картинке, и будут лежать в гробу, как скелет на уроке анатомии, а когда он станет ссыпать их в свой мешок, застучат, как кастаньеты.

Кадиш миновал церковь Иглесиа дель Пилар и теперь крался меж деревьев вдоль кладбищенской ограды – искал, где бы через нее перелезть. Когда уличное освещение позволяло, когда появлялась луна либо тьму прорезал свет фар, Кадиш мельком видел верхушки памятников или мавзолеев, возвышавшихся над оградой. Тут изобиловали распахнутые в полете крылья, головы в нимбах. Воздетые руки с крестами, лавровые венки, гигантские бронзовые мечи. Кадиш остановился возле какой-то крепкой решительного вида дамы с обнаженной грудью – она вполне сгодится, когда надо будет перелезть через ограду.

Кадиш сунул руку под рубашку и вынул деревянную рукоять, из-за которой прихрамывал. Ночью у кладбища могло померещиться, что он выдирает из груди кость, на которой все держится, и сейчас рухнет, рассыплется кучей ребер и конечностей, и все это, клацая (как, в его представлении, скелет), упадет на землю.

Если бы где-то поблизости ходил охранник, афера Кадиша завершилась бы, не успев начаться. Потому что, хоть он и неплохо замаскировался, спрятал инструмент и, крадучись, проковылял вдоль ограды, тем не менее, перебираясь через нее, наделал шума. Он кряхтел и ругался, но все перекрыл стук деревянной рукояти и звяк штыка лопаты, когда он сбросил их на землю. Зубило вывалилось из кармана куртки вместе с фонарем, но он не разбился (выкапывать кости в темноте – только этого не хватало). Так или иначе, Кадиш оказался на кладбище, собрал инструмент – кроме рукояти, на нее он опирался, как на посох, – пришел в себя и успокоился: раз ему сошел с рук оплошный штурм ограды, возможно, ночь спустит ему и другие оплошности.

Первое, что его ошеломило, – это количество мертвых гоев. Это было не его кладбище. В темноте сверкнули глаза, мимо него пронеслась кошка, вдалеке раздался треск, ветер донес одинокий посвист – казалось, тут все имеет особый смысл, впрочем, иначе и быть не может, если ты залез на чужое кладбище, намереваясь ограбить могилу.

Кадиш достал фонарь, но не прикрыл его, как на кладбище Благоволения, рукой. Уж очень хотелось посмотреть – со смесью зависти и изумления – на этот великолепный город в центре его города.

О размерах кладбища Кадиш знал и тем не менее к тому, что открылось, оказался не готов. Он собирался с духом и вынашивал свой план в такой спешке, что даже представить себе не мог, каково это – оказаться на уходящей вдаль авеню с усыпальницами по бокам.

Он пошел по аллее с памятниками поменьше. Но и она выходила на магистраль, где по обе стороны тянулись мемориалы; луч фонаря выхватывал из темноты витражи, отражался от полированного камня. Попробуй найди здесь нужные кости, если знаешь только имя.

Монументы скорее походили на замки, чем на усыпальницы, статуи нередко в человеческий рост, отчего Кадиш испытывал чувство, казалось, давно им утраченное, – ужас, который обычно испытывают на кладбище. Один раз он даже вскрикнул: луч фонаря осветил мускулистую спину – прямо посреди аллеи стояла одинокая фигура. Наклонясь, припав на одно колено, она застыла у единственной относительно скромной могилы. Кадиш свернул на тихую обсаженную деревьями аллею, которую, как ему показалось, мало кто посещал.

Кадиш миновал надгробия героев революции и Парагвайской войны [51] Война тройственного союза Бразилии, Аргентины и Уругвая против Парагвая, закончившаяся его полным разгромом. – такую историю страны он и ожидал здесь увидеть. А вот что его поразило, так это какие воспоминания пробудило в его памяти имя президента Иригойена [52] Иполито Иригойен (1852–1933), президент Аргентины (1916–1922, 1928–1930), реформатор. Иригойена прозвали «аргентинским Ганди». . Он был готов поклясться, что если и ходил в детстве на похороны, то только на похороны матери. Но, увидев эту могилу, Кадиш вспомнил: вот он стоит под дождем рядом с мамой, а мимо несут гроб с телом президента. Воспоминания о матери Кадиш лелеял, их было мало – как он мог это забыть? Дождь, мамина юбка, гроб президента, военные почести. Талмуд Гарри всегда называл Иригойена «последним хорошим человеком». Как-то он сказал: «После него мы как страна не стоим и ломаного гроша». И его слова оправдались.