Хелен Брайан - Долина надежды [litres]

При всем желании он не смог бы выбрать более действенного стимула или идеального момента. Уже через год наставники Софии осторожно намекнули лорду Графтону, что, хотя совершенству нет предела, на свет явилась абсолютно иная София, которая изменилась подобно бабочке, вылупившейся из кокона: она исправно – в большинстве случаев – посещала уроки, демонстрируя уважение к учителям и вежливое отношение к окружающим, и на память декламировала стихи из Библии. Учителя более не заикались об отъезде. У миссис Беттс не хватало духу попросить рассчитать ее, а леди Бернхэм даже однажды заявила гувернантке, что надежда еще не утрачена окончательно, но при условии, что несмышленое дитя не будет слишком уж забивать себе голову безбожными книгами, кои ее отец и наставники почему-то почитали крайне необходимыми.

В детстве София столь безобразно обращалась со своими платьями, что леди Бернхэм даже язвительно интересовалась у нее, не колет ли она их вилами. Но девушка четырнадцати лет от роду начинает думать о том, чтобы выглядеть опрятно. София становилась выше ростом, детская худоба сменялась женственными округлостями, так что ее платья приходилось удлинять по подолу и расшивать в плечах и груди. Заказывать новые было запрещено по строжайшему распоряжению лорда Графтона, отданному гувернантке и леди Бернхэм, а старые постепенно приходили в негодность и были слишком тесными для нее. Когда София с гувернанткой прогуливалась по Сент-Джеймсским садам с дочерями знакомых лорда Графтона или же когда леди Бернхэм брала ее с собой в церковь, она болезненно стыдилась своих старомодных девчоночьих нарядов. Она с завистью рассматривала платья, шляпки и ленты других молодых леди, воображая, будто они с презрением поглядывают на нее. Она плотнее запахивалась в накидку и прятала подбородок в воротник, так что на виду оставалась лишь ее простая шляпка. Все свои надежды она возлагала на обещанное содержание и еще усерднее старалась вести себя хорошо.

Когда отец возвращался в Лондон после очередной командировки, София держалась поближе к библиотеке, дабы подслушать, как гувернантка, учителя и экономка отзываются о ее успехах. Ей казалось, будто тон их речей был одобрительным, но дверь была слишком массивной, чтобы увериться в этом окончательно.

На ее пятнадцатый день рождения лорд Графтон сообщил дочери, что намерен нанять для нее еще одного наставника.

– О нет! Только не греческий! – Сердце у Софии упало. Лорд Графтон частенько говорил, что знает древнегреческий, сожалея о том, что очень немногие знакомые ему женщины могут похвастать близким знакомством с классикой.

– Я имел в виду учителя танцев, хотя, если ты предпочтешь ему преподавателя греческого языка, я, естественно, могу…

– Ой! Нет, пожалуйста, папочка, пусть это будет учитель танцев! Давай более не будем говорить о греческом! – взмолилась она.

По прошествии некоторого времени София спросила себя, а для чего нужен учитель танцев, если ей не позволено посещать балы до тех пор, пока она не превратится в старую тридцатилетнюю развалину, когда будет поздно носить что-либо, кроме бесформенных старомодных платьев, подобающих матронам, и никто даже не подумает пригласить ее на танец. Глядя на себя в зеркало, девушка решила, что вот сейчас, будь у нее новое красивое платье, она с удовольствием отправилась бы на бал, где за право потанцевать с нею выстроилась бы целая очередь. Но озвучивать подобные мысли вслух она не осмеливалась.

Когда на горизонте замаячил ее с нетерпением ожидаемый шестнадцатый день рождения, лорд Графтон вернулся домой в Лондон. После долгого совещания в то утро с учителями и миссис Беттс, виконт пригласил в библиотеку и Софию. Девушка, которая не находила себе места от беспокойства, тревожась о том, выполнила ли она свою часть сделки, со страхом отметила, что отец выглядит необычайно торжественно. На самом же деле лорд Графтон был настолько доволен, что уже планировал следующий шаг Софии к алтарю.

– Ох, папа! Честное слово, я старалась изо всех сил. Пожалуйста, скажи, что я сделала все именно так, как ты и хотел!

К ее облегчению, он заявил, что получил превосходные отчеты о несомненном улучшении в ее учебе и, самое главное, манерах и поведении, что доставило ему несказанное удовольствие. Криво улыбнувшись, он добавил, что, по словам леди Бернхэм, ее душа пробуждалась для возможности настоящего обращения. Сказав также, что он гордится ею и что она заслужила награду, отец назвал щедрую сумму, которую отныне она могла тратить каждый год.