Александр Шакилов - Лишние дни [СИ]

— Я тут недавно Аньку Грибай видел. В метро встретил.

— Ну-у-у, — поддерживаю тему из вежливости: мне эта Анька ни в одно место не впилась, я с ней в школе за десять лет и двумя словами не перекинулся. В отличие от Копейки. Он-то, помнится, в колхозе ей проходу не давал, норовя ладошками оценить бюст размера «шо фары трактора „Белорусь“».

…но она не любит мужчин, она любит клубнику со льдом…

— Я ей и говорю «Давай, типа, с нами». Мы в кабак с товарищем собрались, а тут она. А она «Хорошо». А я ей «Тока нам сначала покурить надо, ну, типа, шмалю». Она не против. Из метро вышли, затарили, ей «Будешь?». А она «Я как хапану, у меня планка падает». Я говорю, я думал она шутит, «У всех падает». Ну, это, пыхнули, идём по улице, а она, представляешь? — срывается, и побежала. Бежит, кричит, выбегает на перекрёсток и падает под колёса мэрса. Лежит, ногами дрыгает и ржёт, блять. Тут мы и охуели, ну не хуя себе у девочки крышу подрывает! Подняли её в сторону, а она грязная, колготки порвала. А?

— Нет, ничего, я тебя внимательно слушаю.

— Купили ей колготки, она переоделась в подворотне. Потом довели до метро — до свиданья, типа, до нескорой встречи. Ну её на хер, неизвестно, шо она ещё бы зачудила. А сами в кабак…

А потом Копейка, зажмуренный спелый одуванчик, ушёл. А я вернулся на кухню и сообразил чашку чая. Без сахара. Сахар, говорят, вреден для здоровья.

Вчера в новостях передали, что русские наконец продали мумию в Соединённые Штаты. Ко Дню Независимости в Белом Доме будет устроен банкет в честь окончания холодной войны. Приглашённым, в числе прочих закусок, будут предложены гамбургеры, приготовленные из бальзамированных окорочков Ильича.

Молодой Владимир Ильич тычет распальцовкой в ректорский корпус. Как всегда, впрочем. Что и говорить — Вечный Студент. Иначе статую и не величают. Невечные.

Встретились.

Руки жмём.

Тоха и я.

Тоха респектабельный — в костюмчике. И я на человека похож — два дня как трезвый и побрился.

Как дела? Нормально, а у тебя? Отлично. Кого видел…

Ведь встретились? ведь руки пожали? — традиция. Евростандарт. Ещё чуть-чуть, и нечего будет сказать. А жаль. Мне почему-то в последнее время не по себе от этой жалости: бабочке тесно в коконе? червячок не желает порхать с утра до вечера от цветка к цветку — всего лишь ради пыльцы? Бред в голове и ощущение нехватки чего-то ради чего стоит вообще…

Подходят двое: мальчик и девочка. Приветливые — с понтом не на Холодной Горе деланные, а на вашингтонских хот-догах вскормленные грудью рогатой Свободы — такие вот улыбки: зубы наизнанку, можно все кариесы пересчитать. Не запломбированные.

— Здрасьте, — говорят. — А вы в Бога веруете?

А мы (ну, нах ёб — подумали):

— Уточните, пожалуйста, не сочтите, в какого именно?

Нервничать начинают, но пока издалека, неосознанно. Улыбаются:

— В Господа нашего Иисуса Христа! — торжественно так рекут. С глубочайшей уверенностью в эксклюзивности Бога. Просьба уточнить им, просветлённым, глупой кажется. Но на то братия их на улицу и погнали, чтоб к прохожим доклёпывались, дабы скудоумных и нищих духом, таких как Тоха и я, вернуть в лоно Истинной Церкви. Они и возвращают. Как могут. Бухтят в два голоса, друг дружку перебивают, запинаются, как сука блохами цитатами сыплют — грузят, короче.

Но Тоху другое интересует:

— А вы, молодые люди, кто будете? Адвентисты седьмого дня? Или так, пятидесятники?

— Мы…

— Понятно, — обрезает Тоха. — А как вы относитесь к концепции ада?

— Мы…

— Понятно, — не даёт расслабить булки Тоха. — Дело в том, шо…

Далее следует обстоятельная лекция — хорошо поставленным голосом! — о том, что в таком-то году такой-то папа римский на таком-то соборе в таком-то Авиньоне коренным образом пересмотрел концепцию ада. И вообще, понятие «Сатана» и всё, иже с ним связанное, появились в христианстве относительно недавно — в Эпоху Возрождения. А насчёт христианства «взагалі» — так это ж, дети мои, не более чем недообрезанная секта иудаизма, чего и вам желаем…

Бомбит Тоха долго и конструктивно: фактами и датами совсем извёл проповедников. Глядят они на Тоху как пилигримы, дохромавшие до Гроба Господня — вроде вот она, Святыня, из-за которой ноги о пески до костей стоптаны, из-за которой муки и лишения принять пришлось, и сарацинские клинки клеймили смертью попутчиков, и жажда вспухала чёрствым языком во рту… А каменюка, бля, каменюкой! Немного обтёсанная, круглая церквушка. И стоило из-за этой срани в такую даль переть?!