Михаил Любимов - Декамерон шпионов. Записки сладострастника

— Так что же делать? Может, отменить деньги вообще? — сказал я. — Это создаст хаос, породит недовольство…

— Нонсенс! У большинства денег давно нет. Или хранятся за бугром. Наоборот, это воспримут положительно, как своего рода снижение цен… Народ до сих пор вспоминает многократные снижения цен при Иосифе Грозном, о репрессиях давно забыл, а об этом помнит.

— Так что же делать? Прости за этот вечный вопрос.

— Ты помнишь пятую новеллу Боккаччо об Андреуччио из Перуджи? — и достала «Декамерон».

«Испытывая естественную потребность, он открыл дверцу, где в узком проходе на двух перекладинах, шедших от одного дома к другому, прибито было то, что мы часто видим между двумя домами, несколько досок, и на них устроено сиденье; одна из этих досок и свалилась вместе с Андреуччио».

Поверь, Джованни, я был настолько изумлен организацией туалетного дела во Флоренции (в то же время этому опыту стоит поучиться нашим муниципальным властям, обрекшим граждан на подъезды и дворы), что не сразу вник в положение Андреуччио, барахтавшегося… как бы сказать поделикатнее?.. ну ты понял.

— Дело в том, Петюня, что вся мотивация дальнейших действий этого итальяшки определяется пребыванием в вонючей яме, и он не может пережить этого даже после того, как его вымыла и уложила с собой одна вдова.

— К чему ты клонишь?

— А ты не понимаешь?

— Не совсем.

— Это плохо. Хорошо, представь себя на месте Андреуччио. Будешь ли ты возмущен или нет?

— Еще бы! Но какое отношение все это имеет к «Голгофе»?

— Самое прямое, — она помолчала. — Необходимо забросать население экскрементами. Вот тебе ответ на этот вечный русский вопрос!

— Ты что, шутишь? — у меня даже сперло дыхание от возмущения.

— Ничего подобного. Народ не реагирует на лозунги, обещания, реформы, он уже привык к своему жалкому положению. Но внутри его еще живет гордость гражданина великой державы. Ты обратил внимание, что можно покрыть человека последними словами (когда ты последний раз ездил на троллейбусе?), но по-настоящему он озлится и начнет реагировать, лишь когда дашь ему по харе. Слова — одно, они эфемерны, физическое воздействие — другое, оно материально. Это особенность национального характера. Поверь, когда народ начнет захлебываться в дерьме, когда оно потечет по телу и провоняет все вокруг ad nauseam, только тогда он всколыхнется и вернется в коллективное общество.

Признаюсь, Джованни, что лишь только Роза выдвинула свою смелую идею, я сразу же вспомнил ее отметки о пуках в книге Дали, которые глубоко запали мне в мозги. А что если она права? Учитель всегда призывал к нестандартным решениям.

Чайки мельтешили за окном и мешали сосредоточиться. Вдруг я почувствовал, что по спине у меня ползет что-то скользкое, я резко повернулся и увидел Розу с фаллоимитатором в руке, она водила им по моей спине так нежно, что я тут же задрожал от вожделения. Судя по твоим монашкам и монахам, дружище, дальше огурцов и моркови их воображение не заходило, поэтому поясню, что в нашем веке некоторые фаллоимитаторы технически совершеннее «мерседеса», имеют несколько скоростей и разные частоты колебаний. Убежден, что с такими новинками значительно уменьшилось бы число самоубийств у твоих вечно влюбленных и страдающих женщин, а какой-нибудь Габриотто не умирал бы в объятиях своей возлюбленной Андреолы, а счастливо жил бы с искусственным влагалищем, приобретенным в секс-шопе.

Я впился в ее губы… Грудь ее колыхалась и гудела, будто это мотор, который вот-вот вознесет нас к небу!!! Дрожь была такой сильной, что я боялся рухнуть с нее на пол!!! Дикий крик пронесся над матушкой-Волгой, напуганные чайки ринулись в стороны, испуская мелкое дерьмо на лету… Третий удар! ГОЛ!!!

Я очнулся, Роза исчезла, в каюте одуряюще пахло горькой лавандой, дымом сожженного лавра и засохшими гелиотропами — в этот раз мы натирались маслом «Ночь перед Рождеством».

Уже наступило время наших интеллектуальных забав, и мы направились в музыкальный салон. На сегодняшний вечер на байку был брошен славный Орел, по этому поводу он надел на себя голубой блейзер с красной гвоздикой в лацкане и белые брюки (в Сызрани такой наряд произвел бы фурор!), его аккуратно прикрытая лысина светилась, как волшебная лампа Аладдина.