Карен Рассел - Приют святой Люсии для девочек, воспитанных волками [сборник litres]

Будь это духоподъемная заметка в местной газете, там бы описывалось, как я потрясающе исполнил гимн, послав, таким образом, сигнал SOS. Я бы взял это верхнее «до» или, о, чудо, еще более высокую ноту. Внизу бы услышали и пришли на помощь. Но в действительности все было иначе. Голос меня подвел. Я то давал «петуха», то сипел, то снова пел дискантом, пока голос не сел. В конце концов, я задохнулся и обкапался быстро замерзающей слюной. Рэнджи молча наблюдал за мной, даже не пытаясь открыть рот.

Я вдруг обнаружил, что повторяю вслед за Францем Иосифом:

– Пой со мной, Рэнджи! Забудь о Диггере. Просто пой. Или хотя бы кричи что-нибудь…

Наши голоса – тот ледоруб, который спасает нас на леднике. Неожиданно Рэнджи повалился в снег, словно решив превратиться в ангела снегов. Опустившись на колени, я стал трясти его, но он лишь удивленно взглянул на меня, будто только что вспомнив о моем существовании. Потом обратил взор внутрь себя. В глазах появилось что-то новое. Какое-то золотисто-коричневое пятнышко. А затем нарисовалась черная морда, беззвучно рычавшая от радости.

Значит, ритуал пройдет без нас. Рэнджи, вероятно, понял это раньше меня, и мертвый медведь в его глазах побежал к нам по слежавшемуся снегу. У подножия Аокеоры мистер Омару возится со вспышкой, а ветер раздувает черную ткань, которой покрыт его ящичный фотоаппарат. Непрерывно щелкая, он снимает белый ледяной оползень, катящийся по склону. Мать указывает на гребень горы, где я должен находиться, и отпускает добродушные шутки о моей полноте. Руфь, Рейчел и Ребекка молятся за мой успех. Они будут есть черствое лимонное печенье и слушать мой воображаемый голос. Через несколько минут весь город встанет и зааплодирует. Мне казалось, будто я сверху смотрю на свои похороны, только никто пока не знает, что я умер. Странное и тоскливое чувство.

Но все же у меня теплилась искра надежды. Может, мой передатчик ударился о край расщелины и включился сам. Вероятно, он еще посылает сигналы. И мне хочется верить, что далеко внизу его обязательно услышит моя семья и поймет, что я затерялся в снегах.

Сначала наша лохматая стая рычала и радостно носилась по комнатам. Мы тотчас забыли предостережения отцов и матерей и свои обещания вести себя как благовоспитанные молодые леди. Мы врывались в пустые комнаты, вытаскивали ящики комодов, разбрасывали и топтали аккуратные стопки накрахмаленного белья девочек со стадии 3 и кулаками разбивали лампочки. В темноте нам было как-то привычнее. В спальне не было ни окон, ни запахов. Мы исправляли этот недостаток, обильно поливая койки желтыми струями мочи. Скакали по койкам, обнюхивали друг друга и буквально складывались пополам от смеха. Из угла спальни за нами наблюдали монахини, и на их крохотных личиках читалось явное недовольство.

– Господи! – вздохнула сестра Мария де ла Гуардия. – Que barbaridad! [4] Какой ужас! ( исп. )

И она перекрестилась. Сестра Мария приехала в приют святой Люсии из Копакабаны, где работала в реабилитационном центре для отбывших наказание заключенных и вылечившихся наркоманов и алкоголиков. Там толстые апатичные девицы едят розовые ломтики гуайявы прямо из ваших рук. Даже на стадии 1 у них шелковистая шкура, выбеленная солнцем до белизны. А в нашей стае в основном лохматые мускулистые брюнетки. У нас ужасные манеры. Мы бегаем по деревянному полу на четвереньках, опираясь на мозолистые кулаки и оскаливая кривые зубы. Цыкнув зубом, сестра Жозефина достала из-под рясы катушку с желтой зубной нитью, похожей на миниатюрное лассо.

– Девочки у нас совсем дикие, – с блаженной улыбкой шепнула она сестре Марии. – Вы должны проявлять терпение.

Я вцепилась ей в лодыжку, стараясь прокусить шерстяной носок. От сестры Жозефины пахло по́том и веснушками. Такую ничего не стоит убить.

Наша часть стаи, в которой было пятнадцать душ, прибыла в приют утром. Нас сопровождали робкий и нервозный социальный работник, священник с детским лицом, серый волкодав Бартоломео и четверо крепких лесников. Священник раздал нам какие-то черствые кексы и произнес короткую молитву. Потом повел нас через лес. Мы прошли мимо дикого пчельника и поваленных дубов и вскоре увидели белый шпиль церкви святой Люсии, возвышавшийся над деревьями. У грязноватого озера мы остановились, и священник забрал наших братьев. Бартоломео помог загнать мальчиков на небольшой паром. Мы, девочки, стали возбужденно бегать по берегу, разрывая свои новые джемпера. Наши братья, маленькие и растерянные, молча стояли на палубе.