Карен Рассел - Приют святой Люсии для девочек, воспитанных волками [сборник litres]

Леди Йети опустилась на колени и, прищурившись, взглянула на нас.

– Эй, вам тут нельзя находиться! – со смешком произнесла она, уставившись на нас своими печальными маленькими глазками.

Сунув руку в потайной карман, Леди Йети извлекла шерсть и мятные леденцы с прилипшими к ним волосками.

– Пососите, когда проголодаетесь. Ладно, оставайтесь.

И она отъехала прочь.

Отец Барсука первым вышел на лед. Оторвавшись от перил, он замахал руками, словно сопротивляясь усиливающемуся ветру. Его лицо вызывало сочувствие. Черные волосы были гладко зачесаны назад, в глазах мелькал испуг. Жалкий конькобежец – сутулый и напряженный. Увидев, как он скользит по льду, я почувствовал, как к горлу у меня подкатывается комок.

Барсуковский папаша подкатил к какой-то тетке в костюме для фигурного катания – прозрачные юбочки, ярко-красные блестки, фиолетовые колготки. В подобном наряде впору участвовать в Олимпийских играх. Ей было лет сорок.

– Ты ее знаешь?

Зло прищурившись, Барсук смял в кулаке банку от шипучки:

– Это ты виноват, Рег. Если бы не ты, он бы сейчас сидел дома.

– Не понял.

Барсук стал топтать банку, пока она не превратилась в блин.

– Эту «метель» обслуживает твой отец. А работает он здесь, потому что должен кормить тебя.

Порой с Барсуком бывает трудно спорить. Но я все же попытался:

– Ха-ха. Не сваливай все на нас. Мой предок к этой «метели» вообще не имеет отношения. Он только прочищает трубы.

Так оно и было. Отец редко открывал свой ящик с инструментами. Он в основном вытаскивал шарфы из вентиляторов.

– Не он, так кто-нибудь другой будет налаживать эту «метель». Она ведь пользуется успехом.

Но Барсук меня не слушал. Его взгляд был прикован ко льду.

– Интересно, а можно сжечь этот каток? Или взорвать его?

– Взорвать можно, но лучше этого не делать.

Барсук переводил взгляд с папаши на женщину и обратно. Она наклонилась и стала поправлять колготки. Отец Барсука покраснел, как мальчишка, и притянул ее к себе.

– Интересно…

Когда Барсук что-нибудь замышлял, он всегда начинал со слова «интересно», как бы выдыхая его. Это не оставляло времени для размышлений. Сейчас он со значением поглаживал красную головку спички.

– Барсук…

Барсуковский папаша заскользил в паре с этой женщиной. Каталась она хорошо, но, по-моему, мать Барсука была гораздо красивее. Он суетливо ехал по прямой, а женщина выделывала вокруг него «восьмерки». Красные губы были призывно полуоткрыты. А юбки развевались, открывая взору все, что можно и нельзя.

У Барсука в руке догорела спичка. Я затушил ее в снегу.

– Барсук!

– Тише! Сейчас начнется.

Первые снежинки начали падать в семь часов вечера. Сначала редко и нерешительно, а потом Леди Йети повернула невидимый рычаг, и снег повалил вовсю. В воздухе запахло свежестью, и стало холодно.

Она нажала кнопку «зимняя коллекция», и из динамиков зазвучал сладкий голос Фила Коллинза. Снег бил нам в лицо. Искусственные шестиугольные снежинки, безликие и безупречные. В них не было природного разнообразия, зато они были надежнее. Но язык сразу распознавал фальшивость этих жестких слюдяных пластинок.

К этому времени все успели зашнуровать коньки. Большинство взрослых скользило по кругу, обгоняя друг друга, сталкиваясь, падая и подъезжая к вентиляторам, чтобы нырнуть в сверкающий вихрь снега. Нам снизу были хорошо видны их лица. Мэр Горацио опрокидывался назад, каждый раз разражаясь ругательствами. У Мидж разъезжались ноги, и она шлепалась на шпагат. Все-таки катание на коньках – самое дурацкое занятие на свете. Какая глупость! Все эти стальные лезвия и искусственный лед под крышей. Какая-то извращенная сказочная логика: привязать к ногам ножи и резать ими замерзшую воду.

Метель продолжалась, взрослые набирали скорость. Фальшивый снегопад был таким плотным, что мы узнавали лишь одного из двадцати: вот отец Барсука, потом Энни, старый Нед. Черты их лиц были размыты, будто мы видели их во сне. Какие-то загогулины вместо глаз и черные впадины на месте ртов. Отец Барсука катался, гордо вскинув голову и со смехом отдаваясь ледяной стихии. Фил Коллинз сменился «Мужчинами без шляп», и взрослые с новой силой стали натыкаться друг на друга. Устав, они подкатывали к «снежным сугробам», опоясывавшим ледовую арену. Со слов Корнишона я знал, что это вовсе не снег и не сугробы, а холодная химическая пена, сверкающая неестественной голубизной. Ее привозили на грузовиках с завода в Скрэнтоне. Все с удовольствием падали в нее, наваливаясь друг на друга. Женщины валялись в «снегу», становясь совершенно неузнаваемыми. Сестра Джон нырнула в «сугроб» и вылезла оттуда похожая на сморщенного йети, запорошенного снегом.