Глеб Шульпяков - Красная планета

…

“Моя бабушка, мать Прасковьи Малининой, была очень верующей, всё время ходила в церковь, пока она была действующей. Я ходила с ней в церковь только иногда, так как нам в школе не разрешали этого делать. Бабушка настояла, чтобы я свою Люду крестила. “Не окрестите, – сказала, – я её на руки не возьму”. Мама договорилась о крестинах с отцом Сергием, а сама утром нарочно уехала в Кострому, будто она тут ни при чем. Бабушка перед смертью наказывала маме: “Не смей меня с музыкой хоронить”.

…

“Мне сейчас 30 лет. Я покончил с религией. Раньше меня заставляли быть религиозным школьная скамейка и старые обычаи. Сейчас мне удалось перевоспитать свою жену, которая была крестьянкой и до 1926 года хотела иметь иконы. В настоящее время мы пришли к заключению, что иконы нужно сжечь. 29 числа мы их сожжём, к чему просим присоединиться всех сознательных жильцов нашего дома по ул. Октябрьской Революции, № 73, а особенно партийца Сорокина, у которого иконы зачем-то лежат в погребе. Вношу предложение в союз безбожников организовать массовое сожжение икон, по примеру горловских рабочих”.

На окнах неплотные занавески, и, когда солнце встает над крышей, Саша просыпается от желтого света. Он встает с кровати и несколько секунд неподвижно стоит внутри куба этого света. Толкает дверь, выходит. Доски под ногами еще холодные и мокрые. За оградой туман и слышно, как на коровах звякают колокольцы. Волга тоже в тумане. Когда Саша идет через кладбище, эмалевые лица на памятниках блестят. За углом, где бочка с водой, Саша раздевается. Он набирает из бочки ведро воды. Вдох-выдох. Р-р-раз!

В комнате аэропорта, куда Сашу Сухого отвели с паспортного контроля, находились двое штатских и немолодая женщина в форме. Ему показали с экрана несколько фотографий. Вы кого-нибудь узнаете? Тон был едва заметно насмешливым. Да. Кого, например? Вот. Кто это? Это Фриш. Кто он? Мой знакомый. А поточнее? У него в Германии фонд, он помогал организовывать литературные чтения. Чем он занимается? Руководит фондом, я полагаю. Вам приходилось выполнять его просьбы? Что вы хотите сказать? Он о чем-нибудь просил вас недавно?

Нет. Вы уверены? Этот вопрос задала женщина. Он посмотрел на ее округлые колени. Фриш просил отвезти картины, ответил он – если это имеет значение. Какие картины? Не знаю, я не интересовался. Это было в Риме, зачем-то добавил он. В Риме! Женщина сдвинула ресницы. Кому? Человеку, который пришел от него. Вы знали этого человека? Первый раз видел (это он сказал прямо в ресницы). Могу я задать вам вопрос? спросил Сухой. Задавайте. Почему вы меня допрашиваете? Это не допрос, развеселился один, а другой обошел вокруг и встал сзади. Чем тогда вызван ваш интерес? Он не знал на кого из троицы смотреть. Тем, что господин Фриш подозревается в нелегальной торговле предметами искусства и старины, ровно сказала женщина. Его данные поступили к нам по линии Интерпола, добавил тот, что сзади. Потом они замолчали. В этой паузе путешествие с переходом через Альпы, Германия и Рим, где Сухой встретил Лену, и Вадим Вадимыч – превратилось в сон. Сном их сделали ироничные голоса молодых людей, на чьих плечах даже в бане, наверное, виднелись бы звездочки. Если будет нужно, мы свяжемся с вами, услышал он. Идите, вы свободны. Он машинально нажал на дверную ручку и не чувствуя ног вышел. Контроль, багаж, перрон, поезд. Страх, который поселился в нем, был почти незаметным. Ты под колпаком, с удивлением понял он. Теперь они будут следить за тобой.

Первой в храм приходит Альбина. Эта немолодая высокая баба с длинными руками – наша староста. Она почти всегда молчит или откашливается, словно хочет что-то сказать. Альбина ставит корзину с цветами перед дверью и отпирает храм. Саша заходит следом. Сыро, прохладно; пахнет перегорелым воском. На чугунных плитах лежат серые квадраты света. Саша снимает ключ от колокольни с гвоздя и выходит. От ворот к нему навстречу идет Валентина. Раньше она была старостой. Они с Альбиной в контрах. Альбина делает вид, что не замечает Валентину. Та включит свет, эта потушит. Альбина цветы расставит, та переставит. Валентина хромая и совсем старуха, Саша только недавно узнал, что они сестры.

Когда Сухой вернулся из Рима, в Москву пришло настоящее лето. Через открытые окна в комнату все отчетливее долетал густой и нежный шелест листьев. По вечерам на футбольной площадке спорили подростки, и Саша узнавал повзрослевший голос сына. Жизнь, обманывавшая весенними оттепелями, выплеснулась на улицы. Город разделся, улицы заполнились беззаботными лицами, а Саша постоянно слышал насмешливый голос. Вы свободны, идите. Свободен? И что дальше? При каждом движении он, как рыба, заглатывал крючок все глубже, и этим движением были его мысли. Может ли он свободно перемещаться и говорить по телефону, например, или переписываться? Очевидно, да; очевидно, нет. Глазок камеры на Сашином компьютере давно заклеен скотчем, и на телефоне тоже. Эту машину с тонированными окнами Сухой видит у себя во дворе каждый день. С Леной они встречаются у Драматурга, но мысль, что квартира тоже просматривается, сводит с ума.