Глеб Шульпяков - Красная планета

– Но как же… – Саша вспомнил прошлогодний разговор в Кёльне. – Вспомните ваши коллажи. Старые афишки… – Он не умел подобрать слова. – “За сутки до рождения Вадим Вадимыча”? Апофеоз ностальгии. – Милый мой, – ВВ ходил по комнате, как будто что-то искал. – Наша страсть к сохранению ушедшего происходит от страха смерти. Дело не в прошлом, а в том, что человек перестал верить в Бога. Он цепляется за прошлое только потому, что, если прошлое сохранилось, значит, у человека есть шанс тоже. Это наивно, но психологически безотказно. Хотя на самом-то деле просто мешает расти новому. Да и какой смысл в прошлом, если сейчас его можно забронировать по интернету? Снимай, лети, вселяйся. Новые владельцы сдают квартиру, где прошло мое детство, посуточно. Между тем вот здесь (он сложил пальцы щепоткой) прошлого больше, чем в антикварной лавке. Потому что мои пальцы до сих пор помнят холод в классе. А больше ничего вернуть невозможно. Я обманул вас, уж простите. Плевать мне на прошлое, плевать на старые фотографии. Я изрезал их, отсканировал и выбросил. К прошлому фотобумага не имеет отношения. Я согласился работать с Фришем, потому что, когда копируешь, забываешь прошлое. – ВВ, наконец, нашел что искал. В белой канистре, которую он подхватил, плескалась жидкость. Он вынес канистру в коридор и поставил у двери. – Китайцы открыли этот эффект тысячу лет назад. Две тысячи. Художник копирует мастера не потому, что хочет повторить пейзаж, который тот нарисовал, а чтобы постичь дух, в котором находился художник, когда создавал картину. Она отражение этого духа, его единственный уцелевший носитель. Для китайского художника копирование – это медитация, на саму картину ему наплевать. Если копия удачна, если дух настоящего оживает в ней, ее приравнивают к оригиналу. А если художнику удается подняться на ступень выше, то копия даже превосходит оригинал в цене. Теперь она сама оригинал, то есть объект копирования. Копия копии – восточная лестница Иакова. Кажется, она была винтовой, вам не приходило в голову? – Саша встал, пожал плечами. – Я устал, – просто сказал он. – Уже поздно, закажите мне такси, пожалуйста. – Стоянка налево по улице, – ответил ВВ. Они вышли в прихожую, и Саша протянул руку. – По-моему, это называется “вампиризм”, – примиряющее сказал он. – То, что вы рассказали про копии. Энергетический. После общения с вами, во всяком случае – добавил он, – я чувствую себя выпотрошенным. – А я не спорю, я вообще заканчиваю, – Вадимыч не отпускал Сашину ладонь. – А кошку вам оставлю (рыжая и неизвестно откуда взявшаяся, кошка терлась об канистру). – Шучу. Поживет одна и вернется. – Вы что ж, уезжаете? – поинтересовался Саша. – Думаю. – К сестре? – ВВ потер щеку и опустил голову. – Вот, посмотрите, – ответил он. – Эта кошка с Форума. – Он взял ее на руки. – Настоящая римлянка, не то что мы с вами. – Он отпер двери. – Еще один вопрос, – попросил в дверях Саша. – Можно ваши часы? – Часы? – ВВ сбросил кошку и расстегнул ремешок. – Вот. – Саша перевернул их, он напрасно надеялся, что надпись померещилась ему. – Что это? – Саша показал на гравировку. – Что такое “Красная планета”? – Вадимыч вытянул губы, словно хотел свистнуть, и сощурился. – Так, ерунда. Школьный кружок по астрономии. Почему вы спрашиваете?

Один в толпе, Саша снова на исходной точке. Ночь в Риме только началась; время отмотали обратно; брошенный окурок еще не упал в реку. То же место, тот же фонарь, та же тень на воде. “Все-таки он прав, как бы банально это ни звучало, – думает Саша. – Нет ничего, кроме настоящего”. Он сидит на мосту и смотрит, как подвыпившие туристы бросают музыкантам монетки. “Лихорадушка”? Фадо? “Каста Дива”? Как называется оркестрик, который играет музыку моей жизни? “Может, и в самом деле лучше все вычеркнуть, – продолжает он разговаривать с собой. – Сторговаться с марокканцем да и забыть обо всем на свете”. “Давай иди за ней” (марокканец показывает глазами). Коротконогая невзрачная женщина с пакетом оборачивается, кивает Саше и спускается по лестнице на нижнюю набережную. Саша идет бок о бок с этой женщиной как старый знакомый. Ее рука ищет его руку, он разжимает пальцы. Деньги, сверток. Она возвращается на мост, а Саша садится под тополями. “Мальчик с собакой и продавщица фруктов, – думает он. – Кружок по астрономии… Хронофаги чертовы!”

Вот немец, он посадил мальчишку к себе на шею, а мать фотографирует. В этом же мгновении поместился чернокожий парень в белой шляпе. Он сидит на парапете, смеется и балансирует, вот-вот свалится. Его заслоняют две римлянки. “Чао, Бонфита” – “А домани, Лючия”. Римлянки даже в толпе словно одни на всей улице. Голени, головы, голени, головы. Девушка в красных джинсах застыла с телефонной трубкой. Одиночество невидимого собеседника. Снова лица, улыбки, слова. “Нет”, – говорит Саша. “Не может быть”. “Хотя?” “Она же сама написала, что едет в Италию”. В какой-то момент Лена смотрит прямо в глаза, но не узнает Сашу. Эффект толпы. И хорошо, что не видит, какое-то время можно пошпионить за девушками. Саша догоняет их на светофоре. Лена так близко, что видно светлые волоски на ее шее. – А мне не понравилось, – говорит подружка. – Было невкусно. – Не знаю… – Лена отворачивается и опускает плечо, чтобы поправить бретельку. Подруга ей давно надоела. Синдром первого путешествия. “Пойдем, здесь опасно”. “Это нам не по карману”. “Хочу спать”. Когда она уснет, Лена снова выйдет в город. На площади Цветов они протискиваются между столиков в гостиницу. – Prego! – зазывает официант. – Может, посидим? – предлагает Лена. – Нет, пойдем, – тащит подруга. – Я устала. Не засну одна. Они поднимаются в номер. Подружка сваливает пакеты с покупками в угол и запирается в ванной. Лена падает на кровать и включает телевизор. – Мне кажется, или они не поменяли? – вернувшись из ванной, подружка инспектирует простыни. – Выключаю? – спрашивает Лену. – Да, я только в ванну, – отвечает она. Когда Лена выходит из ванной, подружка дрыхнет.