Вот я и думаю сейчас: не пора ли? Может быть, стоит хотя бы попытаться довериться… чему-то или кому-то, не знаю уж. Хотя бы ненадолго. Как ты думаешь?
– Да, – решительно сказала Зигмунда Фрейда и грохнула хрустальным черепом по алтарю. – Давай ничего не делать. Чем займешься?
– Я пока не решил.
– Может, напишешь эту свою книгу?
– Думаешь? Наверное, это долго.
– А ты быстро пиши.
– Я даже не знаю, с чего начать, – пожал плечами Док.
На это Зигмунда Фрейда ответила твердо:
– Начни со слонов.
– Всё началось со слонов, – говорит Клемс. – Я сразу почувствовал, что это не к добру. Но… с Доком на каждом шагу такое, это сбивает с толку. Дело ведь не в том, что он краев не видит. Это ты сам не видишь тех краев, которые видны ему. У Дока край в другом месте. Он как будто заглядывает за твой край, и у него там еще метра два безопасного пространства в резерве. Он не авантюрист, не адреналиновый маньяк. У него всё посчитано. Только формулы расчета – другие. Ты о таких и не слышал, а для него – как дважды два. И он оказывается прав. Ты чуть в штаны не наложил – а он даже не вспотеет. И без всяких приходов-отходняков, ровненько, красиво, обыденно. Как будто нет ничего естественнее, чем делать вот так, а не как-то иначе. Поэтому я в некоторых ситуациях доверяю ему, а не себе. И тогда тоже. Решил верить ему. А вышло вот так.
Ну вот, думает Док. Я начал со слонов. Что дальше?
Как это – думать твоими словами и фразами, говорить с твоей интонацией, записывать это. Наверное, если бы кто-то слушал, как я шуршу клавишами, кто-то, кто знает нас обоих, он сейчас бы услышал разницу и в ритме этого шуршания, и в громкости клацания и щелчков спейса. Как будто я становлюсь тобой, когда пишу это. Как будто этим странным и глупым способом я могу быть с тобой. Гайюс сказал бы мне сейчас – «ты опять занимаешься самообладанием?» Но я не хочу плакать, когда ты так близко. Я хочу быть сильным и красивым перед тобой, даже если ты здесь только в моей памяти и фантазии.
Как мне пришла в голову мысль писать книгу от твоего лица? А как вообще приходят мысли? Никто не знает, и я не знаю. Но это так трудно – не спорить с тобой, когда ты воспеваешь мои достоинства, не пытаться заткнуть тебе рот и написать о себе что-нибудь сдержанное и скромное. Подменить твои слова. Подменить тебя. Это невозможно, это нельзя – подменить тебя, заставить лгать твое отражение в тексте. Но очень, очень трудно не пытаться это сделать. Трудно встать перед зеркалом любви и не отвести глаз. Невыносимо видеть себя таким, как видишь ты. Я могу только решить – как решал ты каждый раз – решить верить тебе в том, что ты видишь, когда я сам не могу увидеть этого. Верить твоим глазам. Твоему сердцу. Твоему разуму. Которыми стал я.
Док трет глаза, моргает от света монитора. Глубокая ночь, он один в пирамиде, только он, горящие свечи, медленно вянущие розы на алтаре, лаптоп на коленях, расписанный кровавыми розами и черепами, кто бы мог подумать, бутылка воды и пара сэндвичей, которые не лезут в горло. Зигмунда Фрейда ушла спать в дом – «чтобы не спугнуть вдохновение». Какое уж тут вдохновение. Только боль. Только отчаяние. Как-то вот так.
– Я не должен был выжить, – говорит Клемс. – Понимаешь? Всё было… Я вот так сидел, он вот так – я его прикрывал, не могло так выйти, как… как вышло.
– Так бывает.
Кто отвечает тебе? Твой «твой человек», как мой – Гайюс, так вот этот твой, но я не знаю, какой он и как работает, я даже не знаю, кто он вообще. Так что, прости, для этой странной книги, которую мне велела писать моя Смерть, я подарю тебе моего Гайюса, поделюсь им с тобой. Не должно быть принципиальной разницы, насколько я понимаю. Они все должны быть примерно одного качества, с небольшой разницей в стиле. Неважно. Ты – это ты, с кем бы ни говорил. Ты ответил бы, наверное, как-то так.
– Я это логикой понимаю. Но какая тут может быть логика, когда я жив, а он. Поэтому. Я только черной магией еще не занимался, хотя… Я не знаю, как мне сделать так, чтобы…
– Чтобы наоборот?
– Это не было бы решением проблемы, – медленно, серьезно, как будто прикинув внутри себя, обдумав и отвергнув этот вариант после долгих размышлений. – Я бы, может быть, и рад бы. Но тогда ситуация просто перевернется, и все это свалится на него – проблема, поиск и невозможность решения, боль… Невыносимая боль. Я потому и рвусь, и дергаюсь, и не могу остановиться. Если остановлюсь – меня просто сожжет, но медленно. Я убегаю от этого ада. Вот и мечусь, и совершаю… необдуманные поступки. Медленно сгореть, как, знаешь… Я читал у Майринка, есть такая адская штука, черная магия, гнусный обряд «тайгерм».
Читать дальше