Шандор Ласло-Бенчик - В тугом узле

Но не от этого образовались мои душевные раны. Отец был для меня кем-то вроде святого, я твердо верил, что он не может быть не прав. Он был для меня безгрешным. Иногда я выпрашивал у него каску с шахтерской лампочкой и расхаживал по нашему дворику, подражая походке отца. В такие минуты я бывал счастлив, сутулился, шаркал ногами, как отец. И был очень горд собой.

Отец работал проходчиком и сравнительно прилично зарабатывал. Война уже шла вовсю, но шахтеров пока не призывали, у них была бронь. Но потом все-таки стали забирать, прежде всего тех, кого начальство считало неблагонадежным. Мой отец принадлежал к их числу.

В конце концов он тоже получил повестку и тут же отправился на шахту, чтобы получить расчет. На обратном пути он купил где-то трех худосочных поросят и сказал, что поручает мне вырастить их.

Мать поехала его провожать. Она вернулась домой поздно ночью. Все время плакала и истово молилась. Она всегда была верующей, а начиная с этого дня стала просто фанатичкой. И вот еще что. Когда отца забрали на фронт, мать вечерами, как и прежде, выходила из дома: так делали все шахтерские жены, они всегда ждали возвращения своих мужей с работы. Но все было напрасно. Отец так больше никогда и не вернулся.

Жили мы очень трудно. Моей младшей сестренке было всего три годика. Я был занят школой и поросятами. Я их так выдрессировал, что они стали чудо какими послушными. Стоило мне приказать «стой!», они тут же останавливались. Я говорил: «Сидеть!» — они послушно садились. Словно не свиньи, а хорошо воспитанные собаки.

Почти каждый день я выводил их в лес. Там росли дубы, и мои свинушки в избытке, были обеспечены желудями. Другие свиньи так далеко от поселка не заходили.

Я сплел себе прекрасный небольшой кнут. Длиной он был метра три, из сыромятной кожи. Пока мои поросята набивали брюхо желудями, я упражнялся с кнутом и научился не просто щелкать или хлопать им, это еще не искусство, так любой может, немного потренировавшись. У меня была красивая, увесистая свинцовая пуговица с ушками. Я укрепил ее на кончике кнута и так наловчился, что на расстоянии трех метров мог поразить любую цель. Скажем, даже вбить гвоздь в дерево, сбить птицу на лету, попасть в подброшенный камень. Честное слово, не вру.

Словом, у меня был свой собственный мирок, куда война долго не могла вторгнуться. Правда, однажды, возвращаясь домой из школы, мы увидели множество вооруженных солдат в фуражках, украшенных петушиными перьями. Это были бродившие по деревне жандармы.

Матьи Клайхерц, с которым мы жили по соседству и вместе ходили в один класс, на следующий день рассказал мне, что подслушал разговор родителей. Те обсуждали новость: под Домбоваром на железнодорожной станции из вагонов бежали заключенные. Некоторых перестреляли, кое-кого схватили, но кому-то все же удалось скрыться. Матьи Клайхерц сказал, что это, мол, коммунисты, они пробираются к сербам, чтобы быть поближе к русским. И что, дескать, поэтому-то и приходили жандармы, но у нас в поселке они никого не нашли, только отколошматили дядюшку Дюри Рожика, который осмелился непочтительно о них отозваться. Но, дескать, все уверены, что беглецы прячутся где-то поблизости, раздобыли оружие и партизанят.

Честно говоря, я не очень-то понял, о чем шла речь, да и вся эта история меня не заинтересовала.

В следующее воскресенье я со своими поросятами опять пришел в дубраву. Было раннее утро, ведь я должен был еще успеть в церковь. Приближалась зима, только-только начинало светать. Я спокойно шел по тропинке в сопровождении своих поросят. Вокруг царили тишина и спокойствие, не было ни души.

Я решил немного передохнуть, сел и приказал своим свинкам усесться рядом. Они послушно выполнили мой приказ. Я правду говорю, они были на редкость покладисты.

Вскоре я заметил, что по склону холма к нам спускаются три собаки. Собак я не боялся. Но эти были какими-то необычными, уж очень одинаковыми… Волков я прежде никогда не видел, но догадался, что это они и есть. У нас они не водились, видно, их вспугнули бои, и они пришли откуда-то из Сербии.

Тут мне стало страшно. Скорее всего, я припустился бы домой со всех ног, но не мог же я бросить своих поросят. Нужно было думать о том, как спасти животных.

Я поспешно взобрался вместе с ними на вершину небольшого холма и приказал свиньям лечь. Затем размотал кнут, прикрепил к его кончику пуговицу, стал собирать камни.

Холм превратился в крепость, я готовился к обороне.