Вы только посмотрите, какая красавица она, моя доченька, посмотрите …
Лили выросла в спертой, тяжелой атмосфере между двумя комнатками маленькой семейной квартиры и кондитерской, которую получила в наследство ее мать. Материнская любовь ее буквально душила, поглощала всю целиком, пожирала. Границы между «ты» и «я» в их семье не существовало. Мать и дочь спали в одной постели, делили одну одежду, носили одинаковую обувь. У матери друзей почти не было: никто другой мне не нужен. Мне и тебя одной вполне хватает . Она все время твердила: «Ведь нам вдвоем так хорошо!» И Лили ей верила.
Эта чрезмерная любовь матери и затуманила ей мозги, попросту раздавила ее.
Подрастая, маленькая Лили становилась все более хорошенькой. Увы, она начала нравиться. В их кондитерскую все чаще стали наведываться мужчины. Другие старались сидеть там подольше, когда их обслуживала Лили. Если мать замечала, что кто-то сверлит взглядом ладную фигурку Лили, она поскорее отсылала ее в кухню, последить за жаркой пончиков. Эта ревность у матери во многом подогревалась чувством, что кто-то посягает на ее собственность. Любой третий был априори исключен из их семейного дуэта.
А потом появился Ману, с которым они встретились в лицее, где Лили проходила курсы профессиональной подготовки кондитеров. Она влюбилась в него с первого взгляда. С ним она впервые поняла, что такое свобода. С ним вместе они прогуливали занятия, танцевали на вечеринках, возвращаясь порой к шести утра. Лили нравилась его бесшабашность, нравилась его манера жить, не задумываясь о завтрашнем дне.
Мать ее погружалась в траур в ее отсутствие. Она попыталась запрещать дочери бегать на свидания, шантажировала, грозила, что лишит средств к существованию. Она говорила: берегись, он не любит тебя. Мать ненавидела Ману, видела в нем все недостатки, свойственные парням, при всяком удобном случае говорила дочери о нем гадости.
Но вместо того чтобы наставить Лили на путь истинный, эти нападки с каждым днем все больше и вернее отдаляли ее от матери. Понимая, что она скоро окончательно сдаст позиции, мать решила испробовать другую тактику. Она пригласила как-то Ману к ним на ужин и даже предложила ему поработать у них в кондитерской во время летних каникул. Вроде бы она решила окончательно сменить гнев на милость. Лили была в восторге. Она, увы, ничего не заподозрила.
Однажды Лили ушла из дома, чтобы доставить клиенту заказ, она вернулась домой раньше положенного. В подсобке она обнаружила свою мать в обнимку с Ману, полуобнаженными. Выражения глаз своей матери в этот вечер Лили не забудет до конца жизни. В них вовсе не было чувства вины, они лучились торжеством, реваншем. И еще ненавистью.
Лили тогда не сказала ни слова. Она взяла свои вещи и первым же поездом уехала в Париж. С тех пор она не послала матери ни малейшей весточки о себе. Вдвойне преданная, с разбитым сердцем, Лили остановилась у кузины, которая какое-то время позволяла ей жить у себя, но потом попросила съехать. Кузина встретила молодого человека, и ей нужно было самой иметь место для интимных встреч. Лили поняла и не обиделась. Она сначала переместилась с дивана кузины на разноперые кровати случайных любовников, а уж потом стала настоящей бездомной.
Сначала она искала работу. Неужели в Париже она не найдет себе подходящей кондитерской? Ее ждало разочарование: ниша была забита до предела. Один из кондитеров, которому она отнесла резюме, сказал, что за один только день получил не менее тридцати таких же от кандидатов в подмастерья. А выбрать ему нужно было только одного. «Необычайная популярность кулинарных шоу породила массу желающих посвятить себя этому занятию, но рынок не справляется», – объяснил он ей. Даже престижные лавки со славной историей с трудом могли конкурировать в последнее время с промышленными кондитерскими.
Поиски работы Лили обрели форму длинного туннеля, ведущего в небезопасную зону. Она попыталась связаться с отцом, но безуспешно. Он устроил свою жизнь и уехал куда-то за границу – на Бали, насколько она поняла по телефону, или что-то в этом роде.
Лили хорошо запомнила первую ночь, проведенную на улице. Стоял июнь. Денег, чтобы снять комнату в гостинице, у нее не было. Да и на улице было совсем не холодно. Тогда она устроилась на обычной скамейке – только на один раз, сказала она себе.
На следующий день «один раз» повторился, как и в последующие дни.
Этот «один раз» продлился несколько месяцев подряд.
Читать дальше