Полина! Теперь мне кажется, что где-то в глубине души я обо всем догадывалась. Но я так рада была Крыму, незабытой с детства мечте о жизни на берегу настоящего моря, что на многое сознательно закрыла глаза. Я помню только, что мне сильно польстило, что хоть кто-то считался с моими мечтами и интересами. Леша не только не забыл о них, но и сделал все возможное, чтобы они сбылись.
К тому же он ничего не требовал за свою неоценимую помощь. Так что, как ты понимаешь, я уехала с Лешей.
Через десять лет не стало моего отца, и я забрала мать к нам в Севастополь. Прилетев за ней в Петербург, я даже не покинула здание аэропорта, настолько чувствовала какой-то необъяснимый стыд перед городом и перед Тагановым.
В тот год Арсений Тарковский закончил работу над «Сталкером», но, прежде чем мы увидели эту картину, прошло еще десять лет. Возможность увидеть этот фильм появилась у зрителей лишь после того, как он получил приз на Каннском кинофестивале. Таким образом я только через много лет из уст героини фильма услышала подтверждение мысли, которой очень страшилась: «Я знала, что и горя будет много, но только уж лучше горькое счастье, чем… серая унылая жизнь. А может быть, я все это потом придумала».
Таганов однажды подошел ко мне и сказал: «Пойдем со мной». И я пошла . Только оказалось, что жизнь не кино, и, в отличие от Жены Сталкера, я только и делала, что жалела – себя, его; жалела, что мне не хватило душевной широты, чтобы оставаться с ним.
В порту в день отъезда меня провожали родители, Лешу – друзья, среди которых почему-то обнаружился Стасик.
Леша только пожал плечами:
«У меня в Ленинграде никого больше нет, родные за Уралом, а ты и так уезжаешь со мной. Стасик – самый близкий из всех, кто может проводить».
В этом было что-то неправильное, фальшивое на корню, но я тогда не могла сосредоточить на этом свое внимание. Смотрела, как Стасик хлопает Лешу по плечу, он был намного ниже, и, когда он поднял руки, рукав его рубашки пополз вверх, открывая те самые часы.
О том, что Леша в своей долгой войне за любовь попросил друга ему подыграть, – ведь на войне все средства хороши, наверное, – я узнала намного, намного позже. Это знание ничего уже не могло ни изменить, ни исправить.
Таганов не только никогда не брал чужого, ему не удавалось даже сберечь своего.
* * *
31 июля
Полли 22:20
Привет, Максим. Завтра я уезжаю. Уже почти что сегодня даже. Мне очень понравился твой город, и я тебе, наверное, даже немного завидую. Петербург показался мне очень похожим на Крым. И мой город, и твой неуловимо не похожи на другие города России. Я видела их немало. Имею в виду не климат и архитектуру, а людей, их образ мышления и образ жизни.
Мне жаль, что ты перестал мне писать и перестал отвечать на мои письма. Еще мне жаль, что наговорила тебе гадостей. Я очень хорошо к тебе отношусь и признаюсь, что, будь у меня хоть триста писем и сто причин приехать этим летом в Петербург, ехала я к тебе. Я хотела тебя увидеть и узнать.
Побывав здесь, посмотрев эту жизнь и даже пожив этой жизнью, я немножко лучше теперь тебя знаю. И это меня радует, как бы ни было мне сейчас грустно. Но грусть пройдет, а воспоминания останутся. У меня теперь даже есть напоминание о Петербурге прямо на шее. Странноватое и красивое, как и весь твой город.
Я все еще очень хотела бы тебя увидеть, но очевидно, что это, по каким-то причинам, для тебя невозможно. Подозреваю, что ты перестанешь поддерживать нашу переписку, поэтому постараюсь упихать в это сообщение все, что хотела бы тебе сказать. Обещаю, что это не будет так же длинно, как получилось у бабушки)).
Короче, Максим:) В какой-то момент мне показалось, что ты очень похож на Таганова. Потом я поняла, что, скорее всего, я все это придумала. Теперь, когда отъезд уже на самом носу, я более-менее пришла в себя и могу четко сформулировать свою мысль. Она касается поэзии – о, я понимаю, в этой истории и так уже хватает поэзии, даже, можно сказать, перебор. Но все же, все же. Помнишь крылатую фразу о том, что не всякая поэзия – это рифма, и не всякая рифма – поэзия, бла-бла-бла. Я теперь ее поняла.
Тебя с Тагановым это как раз и роднит.
Есть такие люди, очень настоящие, а потому уязвимые. В них очень много поэзии, даже если они сами в себе этого не замечают. Более того, их полная неспособность эту красоту в себе разглядеть как раз является своего рода доказательством того, что они действительно ею обладают.
То, что ты причисляешь к огромному списку своих недостатков, то, как ты от них мучаешься, – это на самом деле нечто очень неподдельное, светлое и доброе. Я бы на твоем месте не стала этого в себе искоренять. Тем более что, скорее всего, не получится, но это и прекрасно.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу