Полина Санаева - Черная водолазка [litres]

Как странно слушать призывы к простоте, «простым» человеческим радостям, неприхотливости утех, посыпание головы пеплом – да, мол, мне нужно больше условий для счастья, больше аксессуаров и мне уже мало дешевого портвейна и сигарет «Друг», чтобы веселиться. Тоска по подростковой неразборчивости, безбашенности и отчаянию во всем – она иногда всплывает. Но когда ты знаешь и любишь так много всего разного, любишь так подробно, раскусываешь с таким смаком, не жалеешь, что тебе не 20 лет. И о том, как часами валялся на пляже, не боясь обгореть, и обгорал-таки до полной смены кожи, вспоминаешь без сладостной ностальгии.

Как говорит один очень успешный продавец кондиционеров: когда ты нашел свое место под солнцем, твой выбор – оставаться в тени. Там бездна интересного и длинный список сериалов, которые еще надо успеть посмотреть.

Один молодой психолог, которого я имела несчастье оставить с детьми в качестве няньки, сломал наш комп. И в ответ на громкие стенания авторитетно наехал на меня в том смысле, что «нельзя ж так относиться к вещам! Нельзя дорожить! Нельзя привязываться!».

Я подумала: Как? И к вещам тоже? А, ну да.

Мой первый парень был не мой, а своей мамы. Любовь у нас была взаимная, но несчастная. Потому что маме я не нравилась. Она не просто меня интеллигентно не одобряла, приговаривая: «Сынок, послушай маму: эта девушка тебе не пара», – нет! Она активно противодействовала моему существованию. По-простому, по-народному: «Видела твою в городе – она так противно морщила нос. Вижу: наплачешься ты с ней!»

У каждой девушки был такой парень, в обществе которого она чувствовала себя тупой овцой. (Тогда я еще не знала, что если так себя чувствуешь, то сам он баран!) Мне мой все поломал. Он вроде и был со мной, и вроде держал на расстоянии. Особенно иногда. Если мимо ехал автобус, в котором гипотетически могли быть его родители, он отскакивал от меня и прятался за неровностями рельефа в виде афишных тумб. У меня не было политической воли, я думала: нельзя его подводить. И тоже пряталась.

Ну что скажешь – не повезло.

С моих 18 до 25 он талантливо растил во мне убеждение, что людям, как птицам, нужно много воздуха. Что им нужно давать свободу. Что нельзя привязываться, привязывать и давить. Иначе человек убежит и спрячется. Мол, достаточно просто быть. Просто любить. Просто давать. Прекрасная идея, считала я. И так и поступала, то и дело находя подтверждение правильности этой позиции. Но, кажется, ошибалась. Потому что в результате так хорошо научилась отпускать, что подпустить кого-то к себе теперь стало проблемой.

Никто и никогда не был моим. Или я не умела быть чьей-то. И меня бесит, когда говорят «мой мужик» (почему-то чаще всего это говорят женщины с лишним весом), или просто «мой» («ой! а мой-то!», бе-е-е-е-е-е-е), или «мой муж» с громадным акцентом на слове «мой». Так, знаете, говорят и оглядываются: все слышали? Чтоб никто себе не сомневался. Чтоб все завидовали. И я завидую.

У меня был муж, который для солидности называл меня супругой, а после развода был еще мужчина. Если нас спрашивали всякие нескромные: «Вы вместе?» – мы улыбались. Типа «кого какое дело?». И были типа вместе. Тогда я еще не знала, что если нельзя ответить прямо: да! – значит, не вместе. Однажды я погладила его по щеке и сказала: «Мой хороший». И он закрыл глаза. И так странно сказал: «Повтори, пожалуйста. Можно только первое слово». У меня не получилось.

Это одиночество, которое не выдавливается даже по капле.

Я на расстоянии ото всех. В результате я отпустила далеко и надолго отцов каждого из моих детей. Дала им слишком много воздуха. Так много, что теперь их нет вообще. Даже в виде звонков детям и алиментов мне. А с двумя детьми и полным неумением привязывать к себе завести того, кто был бы «мой», теперь уже невозможно.

И потом, я не умею строго спрашивать «Ты где?», так и не научилась «знать себе цену», не умею себя «нести», не умею в нужных ситуациях быть холодной, особенно если мне горячо.

И особенно я не умею претендовать. Для этого нужно чувствовать большую внутреннюю уверенность, что ты имеешь это ужасное «полное право». И руки в боки.

Короче, у меня ни уверенности, ни прав. И я веду жизнь даже не матери, а отца-одиночки, который, наварив супу и уложив детей спать, выбегает на свидание, на ходу уничтожая признаки собственной многодетности, отмывая фломастеры с рубашки и капли Актимеля с джинсов. Но основное не ототрешь. «Давай по-быстрому, не боись, я ненадолго, я не создам проблем, я скоренько, еще один разик, еще один бутербродик – и домой…» А слова «мой сын» и «моя дочь» я произношу так, будто они сами по себе, такие ничейные дети. И я всегда готова к тому, что их надо будет отпустить. Как всех. Еще не хватало маменькиных сынков растить. И подкаблучников.