Кирилл Рябов - Пёс

— Мы покупали, — кивнул Валерий Кузьмич. — Помнишь, я Титову писал?

— Какому Титову?

— Космонавту Герману Титову.

— Да какому Герману Титову! Ты Леонову писал. Забыл, что ли?

— Разве?

— Ну. Вот маразматик-то!

— Я не маразматик, — ответил Валерий Кузьмич и отодвинул тарелку. — Упомнишь их всех.

— Ты знаешь что? — сказала Лариса Ивановна. — Позвони Никите. Пусть он поедет туда и проверит всё.

Никита был их сын. Брат Насти.

— Ладно, — сказал Валерий Кузьмич. — Правильно. Квартира ему достанется, а морочимся мы. Пусть поедет. А когда позвонить?

— Ну поешь и позвони, — ответила Лариса Ивановна.

Валерий Кузьмич подвинул тарелку.

Изжога немного отступила. Бобровский вылил в рот ещё один пакетик фосфалюгеля. Хотелось поскорее лечь на кровать и подумать. Или просто лечь. Он ужасно устал. Тесть наверняка соврал про кредит. Но, может быть, и правда ничего не знает. У Насти были сложные отношения с родителями. Бывало, она ездила к ним в гости, а возвращалась в слезах. Они ей весь мозг выдолбили по поводу неудачного замужества. Про деньги тесть точно соврал. Никогда они не давали ей денег. Бобровский точно знал. Пару раз Настя занимала у них небольшие суммы. И всегда это сопровождалось упрёками. Странно, что квартиру отдали ей, а не брату. Может быть, потому что она успела раньше Никиты найти себе пару. И до определённого момента родители не считали её замужество неудачным. Первые два года Бобровский неплохо зарабатывал. Правда, уже не в автосервисе. Он к тому времени выучился на монтажника и прокладывал клиентам интернет. Потом контору купил более крупный провайдер, и почти всех сотрудников сократили. Бобровский четыре месяца просидел без работы. А тесть и тёща стали выговаривать Насте, что с мужем непорядок. Зато у него были сбережения. И часть он потратил, чтобы свозить Настю на море. Две недели в Таиланде. Настя шутила, что Бобровский «приехал в Тулу со своим самоваром».

Бобровский улыбнулся, вспомнив, как они целовались, лёжа на берегу. Как катались на слоне. У слона были проблемы с пищеварением. Он то и дело останавливался и наваливал кучу. Но это было смешно. А погонщик что-то причитал на птичьем языке и гладил слона по морщинистой морде. Наверное, боялся, что белые туристы потребуют возврата денег за такую поездку. И пытался разжалобить. Но они были всем довольны.

Бобровский зашёл в подъезд, поднялся на свой этаж. По лестничной площадке нервно расхаживал какой-то алкаш. Он был опухший, весь растрёпанный, в драных джинсах и застиранной футболке. К тому же вонял мочой. Бобровский поискал в карманах ключи от квартиры. Алкаш преградил дорогу.

— Наконец-то, блядь! Час тут торчу! Ты где шляешься?

От удивления Бобровский приоткрыл рот и сказал:

— Эээ…

Игнатьев резво всадил кулак ему в живот и добавил коленом в лицо. У Бобровского всё закружилось перед глазами, ни вздохнуть, ни выдохнуть. Он стоял враскорячку, ухватившись слабой рукой за перила, чтобы не покатиться с лестницы. В голову ему пришла идиотская мысль, что это любовник Насти, который решил, что Бобровский загнал её в гроб, и пришёл отомстить. Но почему такой уродливый и вонючий?

— Кто ты такой? — простонал Бобровский.

Обычно Игнатьев на этот вопрос отвечал какой-нибудь крутой фразой, услышанной в голливудском боевике. Например, «твой самый страшный кошмар» или «последнее, что ты увидишь в жизни». Но сейчас у него не было настроения. Он прождал этого полудохлого мудака сорок минут. Какая-то бабка, спускаясь по лестнице, наорала на него, обозвала козлом вонючим и олигофреном. Было жарко. Кристина еблась где-то с кем-то. И от него действительно воняло. А сейчас ко всему прочему он ушиб колено, врезав Бобровскому прямо в лоб. Игнатьев умело заломил ему руку и потащил вниз по лестнице. Бобровский едва успевал переставлять ноги. Болел живот, а лоб наливался тяжестью. Казалось, вот-вот в глаза хлынет кровь.

— Молчи, тихо! — сказал Игнатьев. — Руки переломаю. Будешь запястьями надрачивать.

Они выбрались на улицу. Бобровский икнул, изо рта у него выплеснулась кислая пена. Прямо на New Balance вонючего урода. Но тот не заметил. Он распахнул дверь машины и втолкнул Бобровского на заднее сиденье. Сам сел за руль, поправил зеркало и немного отдышался.

— Сейчас поедем в одно место и поговорим, — сказал Игнатьев. — И учти, у меня отличная реакция. Попробуешь меня схватить, пристрелю. У меня пистолет.

Бобровский лежал на сиденье. Живот потихоньку отпускало. Но на лбу выросло что-то больное и упругое. А вывернутая рука вообще не шевелилась.