Ирвин Уэлш: Эйсид-хаус [сборник litres]

– Отъебись, – прошипел я.

Даже скрывшись в английском книжном магазине, я продолжал слышать голос парня, перечислявшего наркоту в ассортименте:

– Гашиш, героин, кокаин, экстази…

Я думал расслабиться, глядя на корешки, но тут же пришлось бороться с серьезной дилеммой: не спереть ли книжку? Решив этого не делать, я вышел, опасаясь, что желание станет нестерпимым. Довольный собой, двинул через площадь Дам вглубь квартала красных фонарей. Холодные сумерки сгустились над городом. Я прогуливался, наслаждаясь подступающей темнотой. На уводящей вбок от канала улочке, рядом с тем местом, где в окнах сидят шлюхи, мне навстречу с угрожающей скоростью шагал мужчина. Я тут же решил схватить его за шею и задушить на месте, если он попытается завести со мной разговор. С этим кровожадным намерением я сфокусировал взгляд на его адамовом яблоке, и мое лицо исказила презрительная усмешка, когда я увидел, что его холодные глаза насекомого медленно наполнились страхом от дурного предчувствия.

– Час… который… не подскажете? – боязливо спросил он.

Я мотнул головой, решительно шагая мимо, и ему пришлось выгнуться всем телом, чтобы не столкнуться со мной и не свалиться на мостовую. На Варместраат уже было не так легко. Молодая шпана затевала уличные драки; фаны «Аякса» и «Зальцбурга». Кубок УЕФА. Да. Я не мог вынести суеты и криков. Шум и движение нервировали меня больше, чем сама угроза насилия. Следуя линии наименьшего сопротивления, я свернул на боковую улочку и зашел в полутемный бар.

Тихий, спокойный райский уголок. Ни души, кроме темнокожего мужчины с желтыми зубами (я никогда еще не видел настолько желтых зубов), увлеченно игравшего в пинбол, и бармена с женщиной, сидевшей на табурете у барной стойки. Они распивали бутылку текилы и, судя по их смеху и жестам, знали друг друга куда ближе, чем подразумевают отношения обслуги с клиентом.

Бармен наливал женщине стопку за стопкой. Оба они были слегка пьяны, выставляя напоказ свой приторный флирт. Мужчине потребовалось какое-то время, чтобы наконец заметить мое присутствие в баре. На самом деле той женщине пришлось обратить его внимание на меня. В ответ он лишь смущенно пожал плечами, глядя на нее, хотя было очевидно, что ему на меня наплевать. И еще я почувствовал, что был для него помехой.

В определенных состояниях сознания я был бы оскорблен этим пренебрежением и, несомненно, начал бы качать права. В некоторых других состояниях я сделал бы гораздо больше. В настоящий же момент я радовался, что меня игнорируют, это лишь подтверждало, что я положительно невидим, чего и добивался. Мне было все по барабану.

Я заказал «Хайнекен». Женщина, казалось, хотела втянуть меня в их беседу. Я же намеревался избежать контакта. Мне нечего было сказать этим людям.

– Ну и откуда же ты приехал с таким акцентом? – засмеялась она, пронизывая меня своим рентгеновским взглядом.

Когда ее глаза встретились с моими, я тут же углядел тип человека, который, несмотря на кажущуюся дружелюбность, инстинктивно желает манипулировать людьми. Возможно, я попросту увидел свое отражение.

– Из Шотландии, – улыбнулся я.

– Правда? Откуда? Глазго? Эдинбург?

– На самом деле отовсюду, – ответил я вкрадчиво пресыщенным голосом.

Да кого ебет, из каких неразличимых говенных городков и трущоб я выполз, когда рос в этой скучной и отвратительной маленькой стране?

Она хохотнула, даже задумалась на мгновение, как будто я сказал что-то действительно стоящее.

– Отовсюду, – повторила она, – прямо как я. Отовсюду.

Она представилась: Крисси. Ее бойфренда – или того, кто еще только претендовал на этот статус, ухлестывая за ней, – звали Ричардом. Из-за барной стойки тот украдкой кидал на меня обиженные взгляды, пока я не повернулся к нему, уловив его гримасы в зеркале. Он по-утиному качнул головой и расстроенно прошипел «Привет», неловко пощипывая на своем изрытом оспинами лице крысиную бородку, скорее подчеркивающую, а не скрывающую лунный пейзаж, из которого росла.

Крисси болтала в беспорядочной, экспансивной манере, высказываясь об окружающем мире и приводя показательные примеры из своей жизни.

У меня есть привычка – смотреть на голые руки людей. Руки Крисси были испещрены давними «дорогами»; похожие следы остаются после трансплантации тканей для сокрытия швов. Еще более заметными были следы от порезов, свидетельствовавшие своей глубиной и расположением больше о ненависти к самой себе, о реакции на глубокое разочарование, а никак не о серьезной попытке самоубийства. Ее лицо было открытым и живым, но в ее водянистых глазах отражалась униженность, обычная для травмированных людей. Я читал Крисси как старую потертую карту всех мест, где ты не хочешь побывать: наркомания, умственное расстройство, наркопсихоз, сексуальная эксплуатация. В Крисси я видел ту, кому не нравится ни этот мир, ни она сама, и она пытается улучшить свое положение с помощью ебли и наркоты, не понимая, что только осложняет себе жизнь, усугубляет проблему. Я и сам был знаком с некоторыми из тех мест, где побывала Крисси. Но она выглядела так, словно была очень плохо снаряжена для подобных путешествий и, похоже, задерживалась там намного дольше, чем другие.