Ирвин Уэлш - Эйсид-хаус [сборник litres]

В участке меня попросили вывернуть карманы. Я так и сделал, но уронил связку ключей. Нагнулся, чтобы подобрать их, и мой шарф свесился на пол. Какой-то коп встал на него, и я беспомощно замер, согнувшись вдвое, неспособный даже поднять голову.

– Поднимайся! – зарычал другой.

– Вы стоите на моем шарфе!

– Поднимай свою блядскую тухлую джанковую задницу!

– Я ни хера не могу двинуться, вы стоите на моем шарфе!

– Я сейчас дам тебе ебаный шарф, шотландская гнида!

Он врезал мне в бок ногой или кулаком, и я распластался на полу, сложившись, будто лонгшез. Скорее из-за шока, нежели от силы удара.

– Поднимайся! Поднимайся, твою мать!

Пошатываясь, я встал на ноги, кровь прилила к голове. Меня бросили в комнату для допросов. Мозг заволокло дымкой, когда мне что-то пролаяли. Я с трудом выдавил какие-то невразумительные ответы, и меня отволокли сушиться в обезьянник. Большая комната, вся в белом кафеле, со скамейками по периметру и с кучей матрасов на полу. Обезьянник был переполнен алкашами, мелким жульем и каннабис-дилерами. Я узнал пару черных чуваков из Лайна, на Сэндрингэм-роуд. Я отчаянно пытался не встретиться с ними взглядом. Тамошние дилеры ненавидели героинщиков. Расистские свиньи преследовали их за герыч, тогда как они имели дело только с дурью.

К счастью, они не обратили на меня внимания, потому что два крепко сложенных белых парня, один из них с сильным ирландским акцентом, начали пиздить ногами одноухого трансвестита. Когда они почувствовали, что сделали достаточно, то начали мочиться на лежащую ничком фигуру.

Казалось, я пробыл здесь уже вечность; меня все сильнее начинало ломать, и я все больше и больше впадал в отчаяние. Затем в комнату швырнули Дона, изломанного и избитого. Полицейский, втащивший его в обезьянник, вполне мог заметить, что одноухий парень на полу порядочно измудохан, но лишь презрительно покачал головой и запер дверь. Дон сел рядом со мной на скамейке, спрятав лицо в ладонях. Сначала я заметил кровь на его руках, но потом увидел, что она течет из его носа и довольно сильно распухшего рта. Он, судя по всему, поскользнулся на чем-то и свалился с лестницы. Такое часто случается в полицейском участке в Стоуки с черными парнями. Как с Эрлом Бэрраттом. Дон весь трясся. Я решился заговорить.

– Говорю тебе, чувак, я охуительно разочарован правоохранительной системой этой страны, по крайней мере ее местными представителями, особенно здесь, в Стоуки.

Он повернулся ко мне, во всей красе продемонстрировав, как его запинали. Очень даже нехило.

– Я не выберусь отсюда, мужик, – проговорил он дрожащим голосом, его глаза распирал страх. Он был серьезен. – Ты слышал о Бэрратте. Это место тем и известно. Я неподходящего чертова цвета, особенно для чувака с подсадкой. Живым не выберусь.

Я хотел было его успокоить, но тут оказалось, что он не так далек от истины. К нам подошли три черных парня. Они наблюдали и слушали.

– Хэй, брат, ты болтался с этим отребьем, вот и получил, чего заслуживал, – издевательски заметил один.

Мы нарвались. Чуваки стали базарить о гере и дилерах, подначивая себя, чтобы выплеснуть на нас свою злобу. Избиение белыми одноухого трансвестита бесспорно разожгло их аппетит.

Выручили зашедшие копы. Схватили нас и грубо поволокли из обезьянника, а я подумал: из огня да в полымя. Нас развели по разным допросным комнатам. В моей не оказалось стульев, и я сел на стол. Ждать пришлось очень долго.

Я вскочил, когда вошли две свиньи, нарушив мое одиночество. Они принесли с собой несколько стульев. Свинья с посеребренными сединой волосами, но на удивление свежим лицом сказала мне садиться.

– Кто дает тебе товар? Ну же, джок [6] Джок – жаргонное название шотландца. . Юэн тебя звать, верно? Ты же не дилер. Кто затаривается этим ширевом? – спросил он.

Его глаза переполняло ленивое наигранное сочувствие. Он выглядел как чувак, просекавший фишку.

У НИХ НИХУЯ НА МЕНЯ НЕТ.

Другой коп, коренастый, быковатого вида, темноволосый, с придурковатой короткой стрижкой, раздраженно бросил:

– Да его дружок, мудацкий ниггер. Хренова обезьяна из джунглей, верно, джок? Не молчал бы ты, сынок, а то у нас теперь в соседней комнате объявилась первая в мире черная канарейка, чирикающая на одно слово десять, и тебе, поверь мне, не понравится песенка, которую она поет.

Они дали мне чуток времени на размышление, но не могли достучаться до того места в моей голове, куда я заполз.