Мы прибыли в понедельник и снова сняли комнату в гостинице. В «Джерси ивнинг пост» не было никаких объявлений о похоронах. Я достал телефонный справочник и поискал ле Маршана. В справочнике их было шесть, но только один – Р. Мужчина поднял трубку.
– Алло?
– Алло. Я хотел бы поговорить с мистером Робертом ле Маршаном.
– Я вас слушаю.
– Извините за беспокойство, но мы друзья Крисси и приехали из Голландии на похороны. Мы знаем, что все запланировано на завтра, и хотели бы присутствовать.
– Из Голландии? – мрачно повторил он.
– Да. Мы сейчас в отеле «Гарднер».
– Ну, вы проделали долгий путь, – констатировал он. Его классический вкрадчивый английский акцент сильно раздражал. – Похороны в десять. Церковь Святого Томаса, кстати, через дорогу от вашего отеля.
– Спасибо, – сказал я, но он уже положил трубку.
Констатирует, блин… Казалось, будто для мистера ле Маршана все было просто констатацией фактов.
Я был выжат как лимон. Конечно, холодность и неприязнь ле Маршана объяснялись неизбежными предположениями насчет амстердамских друзей Крисси и причины ее смерти; когда ее выловили из дока, в ее желудке нашли кучу барбитуратов.
На похоронах я представился ее матери и отцу. Мать была маленькой женщиной, иссохшей от этой трагедии до практически полного небытия. Отец явно терзался угрызениями совести, раздавленный крахом и ужасом, и меня чуть отпустило чувство вины за мою маленькую, но решающую роль в смерти Крисси.
– Не хочу лицемерить, – сказал он. – Мы не всегда находили общий язык, но Кристофер был моим сыном, и я любил его.
В груди набух комок, в ушах зазвенело, а в атмосфере, казалось, выгорел весь кислород. Все внешние звуки затихли. Я каким-то образом сумел кивнуть, извиниться и отойти от родственников, собравшихся вокруг могилы.
Я стоял, содрогаясь в замешательстве, и прошлые события вихрем пронеслись в моей голове. Анна крепко обняла меня, и остальные наверняка подумали, что я убит горем. Какая-то женщина подошла к нам. Она была более молодой, подтянутой и красивой версией Крисси… Криса…
– Вы знаете, да?
Я стоял, уставившись куда-то вдаль.
– Пожалуйста, только ничего не говорите отцу с матерью. Разве Ричард не сказал вам?
Я отрешенно мотнул головой.
– Это убьет маму и папу. Они до сих пор ничего не знают о его перемене… Я привезла тело домой. Попросила постричь его, одеть в костюм. Занесла гробовщикам денег, чтобы ничего не рассказали родителям… это причинит лишь боль. Он не был женщиной. Он был моим братом, понимаете? Он был мужчиной. Таким он родился, таким был похоронен. Все прочее лишь причинило бы боль тем, кто остался. Вы же понимаете? – с мольбой в глазах сказала она. – Крис… ничего не понимал. Здесь у него была полная каша. – Она указала на голову. – Бог свидетель, я пыталась. Мы все пытались. Родители могли свыкнуться с наркотиками, даже с гомосексуализмом. Для Кристофера это все было большим экспериментом. Он пытался найти себя… вы же знаете, как у этих бывает. – Она посмотрела на меня полусмущенно-полупрезрительно. – Я имею в виду, у такого типа людей.
Она заплакала.
Ее одновременно терзали печаль и гнев. При таких обстоятельствах можно было не сомневаться в ее словах, но что же они пытались скрыть? В чем была проблема? Что было не так в реальности? Как экс-джанки я знал ответ на это. Часто в реальности много чего идет не так. Да и чья это реальность, если на то пошло?
– Все в порядке, – сказал я.
Она благодарно кивнула и присоединилась к остальным. Мы долго не задерживались. Нам нужно было успеть на паром.
Когда мы приехали в Амстердам, я разыскал Ричарда. Он долго извинялся за то, что втянул меня во все это.
– Я неверно судил о тебе. Крис совершенно слетел с нарезки. Ты был не виноват в его смерти. Жестоко с моей стороны было отправлять тебя туда без объяснений.
– Нет, я заслужил это. Я был последним дерьмом, – грустно сказал я.
Мы выпили несколько бутылок пива, и он рассказал мне историю Крисси. Нервные срывы, решение в корне поменять свою жизнь и пол; она потратила большую часть причитавшихся ей семейных денег на операцию. Начала с ввода женских гормонов – эстрогена и прогестерона. Они помогли росту ее грудей, смягчили ее кожу и уменьшили волосяной покров на теле. Ее мышцы потеряли силу, и распределение подкожного жира изменилось, все более напоминая женскую структуру. Волосы на лице она удалила электролизом. После этого – операция на горле и голосовых связках: в результате у нее исчез кадык и смягчился голос. Курс речевой терапии наладил произношение.
Читать дальше