Александр Карнишин - Игра в классиков

- Вон ту, ту, ага! Самую дорогую!

- Наш салон выполняет свои обещания. Итак, последний автомобиль - бесплатно! Получите документы. Распишитесь. Вот ключи. Бак заправлен. Счастливого пути!

Огромная чёрная машина мягко тронулась с места. Ни шума двигателя, ни выхлопа сзади - новенькая, отрегулированная, большая, дорогая! Внутри - натуральная кожа и дерево, телевизоры в спинках кресел, телефоны, бар, холодильник, компьютер, кондиционер. Ну, все, что душа пожелает...

Автомобиль плавно выкатился из ворот и упёрся носом в стоящие сплошь такие же большие, а рядом и маленькие, чёрные и разноцветные автомобили.

- Пробка опять?

- Стоим. Ждём.

Сзади постепенно гасли окна и витрины автосалона. Охрана принимала и закрывала пустые залы и складские помещения. Директор очищал стол, убирая в портфель все, что когда-то принёс с собой: фотографии, какие-то сувениры, календарь с пометками - для истории...

- Что-то не двигается совсем, вроде?

- Проверь там, в Интернете, как объехать.

- Оп-па... А никак!

На экране красным мигала вся транспортная сеть огромного города.

- А как же это? О! Смотри, местные-то пешком расходятся!

Последняя машина была именно самой последней каплей в сосуде, последней песчинкой в часах, той искрой, которая попала в пороховой погреб, последним кристаллом соли в перенасыщенном растворе транспортных развязок.

Последней она была, потому что больше продавать было нечего и некому. И главное - некуда. Все машины стояли в пробках. В них работали кондиционеры, играла музыка, телевизоры показывали весёлые передачи, кто-то целовался, опустив сидения...

Это была не пробка. Это был полный коллапс.

И вызвала его последняя машина.

-- Гоблины

Тёмный лес был совсем не страшный. И чего его бояться? Что тут вообще может быть страшного - в лесу? Лес - он кормит, одевает... Лес даёт жизнь всему племени. Лес прикрывает от страшных кровожадных гоблинов.

Ун крался по ночному лесу, вздрагивая иногда от непонятных шорохов и страшных ночных звуков. Он же не виноват, что ему ещё нельзя со всеми, что годами и ростом просто пока не вышел. Понятное дело, никто не примет его в настоящий ночной поход, не объявит перед всем народом настоящим охотником. А он все равно всем докажет. Он ничуть не хуже этих, которые большие. И если снова будет война - он тоже пойдёт, и будет воевать. Не помогать и подносить стрелы лучникам и камни пращникам, а - сам. Как большой. Как настоящий охотник. Но для этого надо продержаться в ночном лесу, а потом выйти из него утром с добычей.

Старших на закате увёл из посёлка шаман. У них ночной поход против страшного вечного врага. Люди и гоблины просто не могут жить вместе.

Вождь уже давно спит, наверное. Вождь должен хорошо отдыхать, потому что у него много трудов днём. И всякая мелочь голозадая, и девчонки все - они тоже спят. Не потому, что работа у них днём, а потому что мелкие ещё. Им расти и расти. А девчонкам - готовиться замуж. За самых настоящих охотников.

Все спят.

А Ун, которого так назвали, потому что он первый ребёнок в семье, шёл по ночному лесу. Если вокруг все черным-черно и колется - это ёлки. Если становится вдруг просторно вокруг и мягко шагается - это сосна. Высокая рыжая сосна. Ещё бывает разный обязательно колючий кустарник.

Ун шарахнулся от внезапного треска веток справа, споткнулся о корень, как будто специально выставленный ночным деревом...

- А-а-а... Ух! Ой!

Не смешно. Да. И даже очень больно. Вот как теперь охотиться? Как доказывать, что уже не маленький?

Крутой песчаный откос привёл на сырое дно оврага. Хорошо ещё, не в болото и не в речку. Хотя, подумал Ун, если бы в речку - было бы не так больно.

- Эй, ты там живой? - раздался шёпот сверху.

Ночью все слышно хорошо. Особенно - если человек говорит. Лес сразу выдаёт человека. Это зверя можешь не услышать, пока он не кинется на тебя. А человек человеку...

Песок с шорохом пополз под ногами невидимки. Слышно-то, вроде, слышно, да все равно ничего не видно.

- Где ты тут?

- Здесь, - буркнул Ун, пытаясь узнать по голосу. - Кто это?

Ему уже было наплевать на смех и на издевательства. Это будет потом, когда вернётся в посёлок. А сейчас просто очень сильно болела рука. Не нога, которой запнулся, а правая, самая нужная, рука. Она наливалась горячей тяжестью, и двигать ею было совсем нельзя.

- Я - Ерс. По-нашему - первый, значит.

Чужой! Правая рука дёрнулась к ножу, и Ун чуть не задохнулся от боли. Кричать при чужих нельзя. Только замычал, вцепившись зубами в край плаща. И ещё слезы...