Ларс Лоренс - Утро, полдень и вечер

Клайд приложил руку ко лбу и закрыл глаза.

— Черт его знает. Кажется, сначала… А ты на моем месте как ответил бы на этот вопрос?

— Это мое дело. Мне надо знать, что ты скажешь.

— О черт. Голова гудит, словно барабан.

— Стало быть, ты швырнул бомбу до того, как пристрелили шерифа?

— Честное слово, не знаю.

— Ну ладно, хватит об этом. Почему ты думаешь, что они ударили тебя молотком? Ты видел молоток?

— Да. Еще раньше. Как только мы вышли на улицу.

— У кого он был?

— Сейчас… Помню, что я видел молоток. В тот момент я проверял, готова ли для броска бомба, а другую руку держал на кобуре на случай, если кто-нибудь попытается выхватить револьвер.

— Похоже, ты здорово нервничал.

— Фу, черт, голова разламывается. Честное слово, Бэрнс.

Бэрнс долго смотрел на Клайда, потом отвернулся и сказал:

— Ладно, иди. Сейчас вернется Эстабрук. Он мне поможет.

Консепсьон Канделария отвезла ребенка на машине домой, оставила миссис Ортега на попечение соседей и уехала в больницу.

В больнице царила суматоха: врачи бранились, сестры кричали. В холле Консепсьон чуть не сбила с ног старшая сестра — пожилая женщина, неожиданно вывернувшаяся из-за угла.

— Конни! Слава богу, что вы пришли, — воскликнула она, поправляя упавшие с носа очки. — Девочки нервничают, будто дети перед первым причастием. Прошу вас, останьтесь и покажите им, как надо работать.

Консепсьон невольно засмеялась. Как бы там ни было, а совсем неплохо, что эта рьяная католичка просит помощи, значит, полагается на нее и верит в ее опыт. Это укрепило в Консепсьон веру в себя. Лишний раз она убедилась, что лишь предрассудок отделяет ее от общества, к которому она принадлежала.

— Я и сама думала, что могу вам пригодиться.

Дряблое лицо сестры расплылось в улыбке.

— Вы всегда были моей любимицей. Сейчас достану для вас халат.

Консепсьон не могла удержаться от вопроса:

— А вы действительно хотите, чтобы одна из «красных» помогала вам, тем более сегодня?

— Будет вам, — ответила сестра. — Или вы хотите надо мной подшутить? — Она махнула рукой и пошла по коридору, раскачиваясь всем своим тучным телом.

На пути из города Алтаграсия Арсе, уверенная в том, что ее муж погиб, молила бога отомстить убийцам и громко плакала, не желая, как обычно, сдерживать себя. Соседки, с которыми она шла, не могли ее успокоить.

Но едва Алтаграсия увидела дом, она перестала плакать и позволила Елене Старовой вытереть слезы на своих еще свежих и полных щеках. Она зашагала к дому с таким видом, словно была уверена, что Рамон уже там. Алтаграсия представила себе, как войдет и как Рамон, оторвавшись от чтения, вскинет на нее свои умные живые глаза. Поддавшись этой обманчивой уверенности, она переступила порог дома, который был сейчас самым опасным местом в городе.

В 10 часов 15 минут полиция штата, патрулировавшая по всем главным шоссе, ведущим в Реату, остановила едущий в город крытый фургон. На передке сидел старый индеец из племени навахо. Его длинные волосы были собраны в узел, рот окаймлен густыми седыми усами. Рядом с ним сидела его жена, худая, в широкой юбке и вельветовой кофте. На шее у нее висела добрая дюжина ожерелий из бирюзы и серебра. В глубине фургона виднелись три лохматые детские головки, с любопытством рассматривавшие полицейских, а из-за спин детей выглядывала молодая красавица.

— Поворачивай обратно, Джон, — сказал один из полицейских.

— Я не есть Джон, — с достоинством возразил старый навахо. Ему уже давно надоели бледнолицые, считающие, что все индейцы Джоны.

— А как тебя зовут?

— Бен Джоу Неззи.

— Ну, так вот, Джоу, возвращайся домой. Чем торгуешь?

Индеец кивнул головой, не совсем поняв вопрос.

— Купишь бусы? — спросил он.

— Не сегодня. Сегодня в город нельзя ехать.

Старик улыбнулся, вытер тыльной стороной ладони усы. Он был убежден, что бледнолицый шутит.

— Сегодня не покупай бусы?

— Ни бусы, ничего другого. Сегодня нет бизнеса.

— Нет би-и-изнеса?

— Нет. Поворачивай. — Полицейский жестом пояснил свой приказ.

— Гм. Нет би-и-изнеса. — Навахо посмотрел на жену. Та шевельнулась, растерянно хихикнула, потом прикрыла лицо одеялом. Старик немного подумал и с достоинством повернул лошадей.

— Сожалею, Джон. Желаю удачи. В другой раз приезжай.

Старый Бен Джоу дождался, когда повозка развернулась и полицейские снова сели на свои мотоциклы, затем рассмеялся. Сначала тихо, про себя, но затем смех прорвался наружу. Бен Джоу хохотал так заразительно, что его дочь и внучата тоже не выдержали. Он никак не думал, чтобы бледнолицые хотя бы один день могли прожить без би-и-изнеса.