Анатолий Макаров - Мы и наши возлюбленные

— Не пора ли нам идти? — спрашивает Маша не так чтобы очень уж настойчиво, больше из вежливости, нежели из действительной охоты. — По-моему, мы расстроили хозяина.

Я, естественно, успокаиваю ее, ссылаясь на свойства характера, не всегда совпадающего с общим настроением компании, в чем не следует искать никаких подспудных причин, это уж такая данность, которую следует принимать, какова она есть. Ну, как осенний дождь, например. Тут спохватывается Миша, он умоляет девушку не торопиться, все равно ведь машина внизу, только ему необходимо прийти в себя, чтобы не слишком искушать судьбу в лице патрулей ГАИ, которые именно в этот час выезжают на свой зловещий и губительный для водителей промысел.

— И ведь как хорошо сидим! — прибегает Миша к реплике из модного спектакля как к последнему аргументу и сам немного стыдится этого, поскольку раньше никогда не пользовался заемными шутками, столь очевидными по крайней мере. Но ничего, зато кураж остался прежним, невозможно вообразить себе девушку, которая устояла бы перед напором Мишиных просьб, в которых настойчивость оттенена юмором, а в обаянии прощупывается несгибаемость желания, — Маша в этом смысле не представляет исключения. К тому же я замечаю, что ей и впрямь интересно в моем доме, ее забавляет встреча двух взрослых людей, не изживших в своей дружбе взаимных претензий баснословной школьной поры.

Подавив невнятные Машины капризы, Миша вспоминает о доме — это тоже новая в нем черта, свидетельство возмужания, не иначе.

— Старичок, — канючит он юмористически, — будь добр, звякни Наталье, скажи, что я у тебя задерживаюсь, ты же знаешь, твой авторитет для нее неколебим. — Тут он провокаторски подмигивает Маше: — Как важно иметь нравственного друга с хорошей репутацией! Всегда стопроцентное алиби!

Я понимаю, конечно, обаяние этой честной игры, этого искреннего цинизма, и все же мне странно: неужели Машу ничуть не обижает такая откровенность, не оставляющая никаких иллюзий, никаких недоговоренностей, за которые могла бы зацепиться ее личная надежда? Как-то это напоминает курортные нравы, когда две дамы, имеющие одного любовника, друг к другу его не ревнуют, дружат между собой и даже делают одна другой маленькие пляжные подарки. Миша между тем продолжает:

— Ну что тебе стоит? Главное — ведь и врать совершенно не нужно. Святая правда — я у тебя задержался. Заехал навестить после командировки, выпили, то да се, слово за слово, уже полпервого ночи, нельзя же садиться за руль в таком состоянии!

— Она может подъехать за тобой на такси и сама повести машину, — высказываю я чисто умозрительное предположение.

— Вот этого я и боюсь! — отзывается вполне серьезно Миша. — Старик! Только ты можешь удержать ее от ложного шага. Я звоню и через минуту передаю тебе трубку. О’кей?

Поразительно — Маша совершенно спокойна, более того, прямо заинтригована исходом будущих наших переговоров, ее собственное самолюбие при этом, очевидно, не задето. Иначе она просто могла бы встать и выйти в кухню, опять же сварить кофе, например. Даже не из самолюбия, из простой деликатности. Так нет, ей нужно зрелище, цирк, водевиль на вечную тему об одураченных супругах. Чего-то я не понимаю в современной молодежи.

Миша набирает номер, юмористически при этом запинаясь, делая вид, что забыл свои собственные числа, требуя у меня и у Маши подсказки: «Честное слово, ребята, совершенно выпало из головы», — и наконец вытаращенными глазами умоляет о пристойной тишине, уже сложив губы в милую домашнюю улыбку.

— Лапа?.. Конечно, не спишь, родной?.. Как маленькая, честное слово!

Голос его искренне участлив, сердечен и добр, за ним одним ощутима целая жизнь, полная совместно пережитого счастья и совместно достигнутых целей, неудобно оказаться посторонним слушателем такого голоса, предназначенного одному-единственному человеку на земле. О боже, я оглядываю нашу мизансцену: какой грандиозный урок старым холостякам, не имеющим опыта священного семейного фарисейства!

— Малыш, ну конечно, виноват, что не позвонил раньше… И пьяный, совершенно верно! — Миша даже восхищен Наташиной прозорливостью. — Но ты знаешь, я у кого?.. Погоди, погоди, именно смягчающие обстоятельства! Как говорится, виновен, но заслуживает снисхождения! У Лешки Батанова! …Вот тебе и не может быть, это для вас, женщин, старая дружба не имеет никакого значения… — Тут он мне впервые блудливо подмигивает. — Он же из командировки приехал, пол-Сибири на «Москвичах» изгромил, жизнью рисковал, надо же было отметить!