Борис Земцов - Жизнь строгого режима. Интеллигент на зоне

Еще несколько специфических деталей, связанных с потреблением алкоголя на зоне. Прежде всего, крайне желательно, чтобы всякий решивший здесь выпить предупредил заранее об этом («курсанул», как здесь говорят) «смотруна» отряда. Для соблюдения, так сказать, общей субординации. Также желательно, чтобы часть напитка (все равно какого — купленного, лично приготовленного, случайно раздобытого и т. д.) была уделена в распоряжение отрядного «блаткомитета». Наконец самое главное: принявший решение выпить на зоне должен был непременно быть готов к тому, что среди тех, кто алкоголь этот помогал раздобыть, изготовить, сохранить, поделить, — обязательно окажется тот, кто «сольет» информацию обо всем этом мусорам. По крайней мере каждые четыре из пяти случаев потребления спиртного в бараке, что происходили на моих глазах, непременно заканчивались появлением на отряде дежурного по зоне, а то и целого наряда со всеми, так сказать, вытекающими последствиями (самое обычное — водворение в изолятор). По большому счету выпивка на зоне — своеобразный вариант русской рулетки. Можно сказать и по-другому. Всякий сильно желающий выпить здесь — непременно выпьет. Только обойдется это очень дорого. Во всех смыслах! Потому и проще, и выгоднее, и разумнее — здесь не пить. Ни с кем! Никогда! Ни при каких обстоятельствах! Значит, да здравствует временное торжество сухого закона и естественная очистка организма от последствий былых общений с зеленым змием!

Чем больше мой стаж несвободы, тем чаще вспоминаю подробности своего дела, детали событий, которые предшествовали суду, сам суд, всю информацию по той же теме, что имела место после суда. В памяти уже давно существуют своего рода папки-файлы с условными наклейками: «следствие», «суд», «защита», «дорогая редакция», «поведение коллег». Увы, архив этот уже изрядно смердит, а стремительно растущий объем информации настоятельно требует создания новых отдельных папок, не менее смердящих, не менее омерзительных. Немало фактов, цифр, цитат собрано в папку, под условным заголовком «шеф». Самая зловонная единица хранения этого архива! Систематизируя ее содержание, сделал совершенно неожиданное открытие. Социально-социологически-лингвистического характера. Удивительно, но последние лет двадцать слово «подлец», такое емкое, такое конкретное, такое точное, практически не употребляется. Слово «подлец» в обществе вроде бы как победивших либерально-демократических ценностей оказалось невостребованным, неупотребляемым, почти забытым. Не потому, что подлецы перевелись, а, наоборот, потому, что их стало слишком много, потому что заняли они почти все ступеньки всех возможных общественных лестниц, потому что именно они задают тон, много чего определяют, немало чего насаждают и диктуют. Им самим употреблять это слово не с руки. Соответственно, в их присутствии употреблять слово, самым исчерпывающим образом определяющее их суть, просто неприлично, а в отдельных случаях даже опасно — совсем как прикуривать в сильный ветер на бензоколонке. Впрочем, это эмоции. А слово «подлец» вспыхнуло в памяти моей огненными буквами-фейерверками, когда вспомнил, как бывший мой шеф, главный редактор и владелец («хозяин») «Свободной газеты», на вопрос судьи, знал ли он о переговорах подсудимого, то есть меня, с представителями Министерства продовольствия о рекламно-информационном сотрудничестве, голосом кастрированного вегетарианца еле слышно проблеял: «Не-е-е-т, ни о каких переговорах я не зна-а-а-ал…»

В подобных ситуациях понимаешь, почему в нынешней жизни у атеистов такие крепкие позиции. Ведь в тот момент под говорившим не разверзлась земля, над его головой не грянул гром, да и язык его, проблеявший столь очевидную ложь, в этот момент не отнялся. Между тем любой и каждый в редакции знает, что всякие переговоры о рекламно-информационном сотрудничестве самостоятельно не проводятся. На них непременно требуется получить предварительное, часто неоднократно самым тщательным образом согласованное «добро» у «хозяина». Что-то противоположное, обратное считается грубейшим нарушением внутренней дисциплины, которое расценивается как попытка просто обмануть и обокрасть «любимую редакцию». За подобное, естественно, сразу наказывали, увольняли. Я, проработавший в «Свободной газете» десять лет, и все это время занимавшийся рекламными проектами, не мог позволить себе проигнорировать подобное правило.

Кстати, откуда взялась цифра в тридцать тысяч долларов за услуги по рекламно-информационному обеспечению, что Министерство продовольствия уже почти было согласно выплачивать редакции «Свободной газеты»? Не мог же я их просто выдумать. До сего дня считаю, что в этой ситуации суммы в полтора раза меньше хватило бы и для должного поддержания имиджа министерства, и для достойного пополнения редакционной кассы. Да и мои, положенные в подобных случаях, десять процентов комиссионных выглядели бы здесь вполне весомо — целые две тысячи американских долларов в довесок к хилой, более напоминающей милостыню, редакционной зарплате! Естественно, сумма в тридцать тысяч долларов определена и озвучена была «хозяином». Никто другой на это в нашей редакции, да и в любом прочем нынешнем СМИ, не имел ни прав, ни полномочий. Сумма эта была названа им, когда переговоры о всех этапах и всех нюансах которых я его регулярно информировал и не мог не информировать, только начинались. Повторяю и готов повторять под любой присягой, на самом страшном суде: сумма в тридцать тысяч долларов была определена и названа главным редактором и владельцем некогда родной для меня «Свободной газеты». А тут: «Не-е-е-т, ни о каких переговорах я не зна-а-а-ал…» Разумеется, слово «подлец» так и напрашивается в этой ситуации на язык. Кстати, в лагерном лексиконе, в словарях людей, говорящих вокруг, слова этого не встречается. То ли потому, что лагерь наш — мини-модель общества, в котором ныне это слово не принято произносить, то ли потому, что масштабы злодеяний, за которые люди сюда попадают, куда скромнее, чтобы за это называть подлецом. Все истинные подлецы ныне исключительно на воле, исключительно при делах: во власти, в политике, ну прямо как мой экс-шеф.