Борис Земцов - Жизнь строгого режима. Интеллигент на зоне

За всем этим не только свидетельство чьего-то невежества, личной обиды и вечная арестантская озлобленность. За этим — серьезное свидетельство нездоровья и несовершенства нынешнего российского общества, тревожное напоминание о серьезном дефиците гуманизма и социальной справедливости в этом обществе. Увы, поведение и стиль «работы» моего основного адвоката — штатного юриста моей некогда родной «Свободной газеты» — Ларисы Борисовны Б. — похоже, только лишнее тому подтверждение, дополнительная иллюстрация (скорее, карикатура) на тему роли адвоката в современном российском обществе. Впрочем, это отдельная тема, и к ней я непременно вернусь.

Наверное, случилось то, что и должно было случиться. С соседом, своим «семейником», чеченом Мусой М., я разругался, рассорился в пух и прах. Причина — его настырная, воинственная русофобия, ничем не укротимая, ни на чем не основанная, стремление трактовать историю и нынешнюю ситуацию на Кавказе с позиций хищной ненависти к России и русским, бесконечное выпячивание заслуг, значимости, достоинств своей нации за счет унижения всех прочих. Вывело из себя его занудное бесконечное тиражирование знакомых еще по воле тезисов: «Россия всю нашу нефть забирает», «если бы не Россия, мы бы в Чечне жили, как в Арабских Эмиратах», «федералы во время войны нас почем зря уничтожали», «мы, чечены, на Кавказе самая древняя, самая культурная нация». Сначала сгоряча попытался, напрягая всю память, вспоминая все, что читал по теме, пытался объяснить, что той же нефти в Чечне добывается ныне не так уж и много, что ее качество оставляет желать лучшего, что все специалисты, имевшие хотя бы какое-то отношение к добыче, разведке и переработке чеченской нефти, учились этому в российских вузах. Вспомнил заодно и хрестоматийные факты о тех, кто совсем еще недавно учил, просвещал, помогал в большом и малом коренному населению Чечни. Кажется, так и не был даже услышан. Зато, в дополнение к главной теме, получил пространную устную справку о враждебном окружении «гордой, свободолюбивой» республики, о коварных происках недобрых соседей. Особенно досталось осетинам, которые, оказывается, вообще своей родины не имеют, пришли неизвестно откуда, занимают чужие земли и всячески вредят окружающим.

Конечно, самым мудрым в этой ситуации было прекратить эту далеко не научную дискуссию, плюнуть и просто уйти. Но мудрости мне здесь не хватило. Вместо этого я посоветовал своему соседу попросить кого-нибудь из знакомых прислать с воли пару учебников по истории для пятых, шестых классов и глобус, по которому бы легче было прослеживать маршруты миграции народов. Короче, слово за слово… «семейника» я потерял. Правда, и у меня и у Мусы хватает ума и такта здороваться по утрам, пропускать друг друга в узком проходняке, иногда даже обмениваться очень дежурными фразами на пустячно бытовые темы. Но «семья» наша разбилась вдрызг, без всякой надежды на восстановление.

Уже через неделю ко мне обратилась пара земляков моего недавнего «оппонента». Выждав, пока рядом не оставалось лишних глаз и ушей, они попытались объяснить: «он же всю жизнь овец пас, кроме телевизора на батарейках, ничего не видел, ни одной книжки в руках не держал. Зря вы так рассорились, ты на него зла не держи, видишь, у него и с нервами не все в порядке, он же со своей родней на родине переругался, потому и никто не “греет” его из-за такого характера…»

Выслушал до конца, кивнул, обещал принять к сведению. Бессмысленно и откровенно глупо было бы обижаться на своего былого «семейника». Взгляды каждого человека — продукт его воспитания, наследственности, влияния среды, в которой он рос и формировался как личность. Другое дело, сколько на сегодняшний день в моей стране в пределах «маленькой гордой республики» и далеко за ее пределами (чеченская диаспора заявляет о себе как заметное явление во многих регионах России) таких, как Муса, энергичных, волевых, взрывных и… запредельно невежественных? Кто будет шефствовать над формированием мировоззрения этих людей, на что будут направляться их пассионарные силы? Можно только гадать, предполагать, догадываться.

Начинаю осознавать, какую роль играет для меня в нынешнем положении, в здешних условиях мой дневник. И тут без высокопарных красивостей просто не обойтись. Похоже, мой дневник становится стержнем моего существования здесь, целью и средством моего выживания в этом «вольере».

Иногда кажется, что все это, пусть очень по-своему понимают многие из моих соседей. Они видят, как трепетно я отношусь к «своим бумагам», а главное, к общей тетради. Тетрадь заполняю совершенно невразумительным почерком (специально, с учетом большого числа чужих, в том числе и недобрых глаз — пишу сплошными строками, без разделения на абзацы, предложения, слова — прочитать это никому, кроме как автору, совершенно невозможно, чего и требовалось добиться). После каждого шмона, когда зачастую что-то из наших вещей пропадает, портится, оскверняется, многие из соседей с неподдельным волнением и каким-то уважительным состраданием интересуются: «Твои бумаги в порядке? Архив не тронули?»