Борис Земцов - Жизнь строгого режима. Интеллигент на зоне

Оказывается, нынешний российский арестант имеет законное право получать сколько угодно раз в год посылки книжно-канцелярского содержания (книги, газеты, ручки, бумагу и т. п.). Выходит, в Березовке (месте моего прежнего нахождения-содержания) этот факт от меня тщательно скрывали представители тамошней администрации и на все мои вопросы по этому поводу, пряча глаза, бубнили «не положено» или угрюмо отмалчивались. А по закону, оказывается, положено! Главное, чтобы в этой посылке или бандероли не оказалось ничего лишнего: ни пачки сигарет, ни пары носков, ни плитки шоколада и т. д. — и чтобы книги и прочая печатная продукция не несли в себе ничего запретного (пропаганда экстремизма, национализма и т. п.). Правда, как представители администрации моей зоны будут выявлять в печатной продукции приметы этого запретного, мне даже представить трудно. Слишком малограмотные, откровенно несведущие эти люди. Помню, каких хлопот и нервов стоило недавно объяснить мадам, выдававшей мне мое заказное письмо, что присланный мне номер газеты «Совершенно секретно» не содержит в себе ничего запретного. Помню, как тревожно подрагивал кончик ее носика, как нервно искали место руки с плохо сделанным маникюром, как нелепо звучали ее аргументы: «А вот тут про милицию написано: “Милиционеры — наркодельцы…” Это не положено… Это через отдел безопасности надо… Это…» Впрочем, проблемой кадров, что трудятся сегодня в российских колониях, пусть занимается УФСИН Российской Федерации. Придумывает для них тесты на интеллектуальность, на предельно допустимый уровень невежества, степень культуры, начитанность и т. д.

Прочитав Ломброзо, ощутил впечатление смешанное, интерес и легкое огорчение-разочарование. Последнее — оттого, что выводы, откровения, открытия знаменитого итальянца во многом совпадают с моими выводами, откровениями, открытиями. Выходит, мои откровения, открытия — уже не открытия. Обо всем этом Ломброзо уже сказал, написал, напечатал более ста лет назад. Обидно по-детски. Я наблюдал-наблюдал, смотрел-смотрел, жил-переживал — оказывается, все уже давным-давно сформулировано, разложено по полочкам. Удивительно, но среда, которую итальянский ученый избрал полем своей деятельности, несмотря на разницу во времени и в пространстве (пользовался он материалами, собранными в странах Западной Европы), и моя нынешняя здешняя среда во многом очень похожи (нравы, привычки, традиции). Принципиальная разница только в месте и статусе исследователя. Итальянец изучал все это со стороны в качестве ученого, а я сам — часть этой среды, плоть от плоти, кровь от крови…

Еще совсем недавно каждый арестант в России… имел свой номер. Об этом вечно будет напоминать знаменитая, растиражированная в невиданных масштабах фотография Александра Солженицына в зэковском прикиде (на переднем плане, на груди — нашивка с этим самым номером). Тогда номер заменял арестанту имя, фамилию и все прочие характеристики.

Потом номера отменили. Скорее всего, на волне очередной «гуманизации» и «либерализации» под лицемерным предлогом, будто они обезличивают заключенных. У нынешних арестантов номеров нет. Нашивки остались. На нашивке положено указывать (наносится обычно расщепленной спичкой, макаемой в раствор хлорки) фамилию и номер отряда. Вроде бы… шаг навстречу личности. На самом деле — та же самая обезличка, о которой столько написано в мемуарах людей, прошедших ГУЛАГ. И нисколько ее по отношению к нам, зекам XXI века, не уменьшилось. Редко кто (я имею в виду, конечно, представителей лагерной администрации, других людей мы здесь не видим) к нам обращается по фамилии. Вместо конкретной фамилии — абстрактное «осужденный…». Именно с ударением на втором слоге. Вопреки элементарным нормам русского языка. «Осужденный, подойдите…», «Осужденный, встаньте в строй…» и т. д.

И все к этому привыкают. И всех это устраивает, как будто по-другому и быть не должно. Очередная иллюстрация к сформулированному системой и адресованному арестанту ярлыку: «Ты есть никто, и звать тебя никак…»

Та же тема иллюстрируется и табличкой, что украшает спинку каждой койки. Табличка несет чуть больше информации, чем нашивка. На табличке указывается не только фамилия-имя, но и отчество, год рождения, статья, по которой человек осужден, дата начала срока, дата окончания срока. Впрочем, содержание надкроватной таблички и реальной биографии арестанта никто, похоже, не сравнивает. Потому и ошибок в крохотных этих текстах хватает. У кого-то буква в фамилии перепутана, кому-то срок неправильно указан и т. д. У меня лично, например, неверно указана дата окончания моего срока. При ее определении не учтено, что до дня суда, все время, пока длилось следствие, а это целые полгода, я так же был лишен свободы — сидел сначала в московском изоляторе на Петровке (знаменитые «Петры»), потом опять же в столичном изоляторе в районе Водного стадиона (не менее знаменитая «Пятерка»).