Владимир Шапко: Одна порода

– В другой раз… – проплывает спокойно старик. – На-ка вот. Держи! – На берег летит крупный красноперый голавль, выбивая в воздухе сырую многоцветную дрожь.

Пока мужчина ловит на приплёске скачущую рыбину, женщина в купальнике, уперев руки в бока, смотрит на уплывающую спину. Которая через какое-то время начинает ворочаться. Руки старика берут удилище, чего-то там морокуют с крючком. Затем старик стегает лесой под противоположный берег…

– Дикарина все же, этот твой отец! Прямо надо сказать!..

Женщина все смотрит. На бегущей воде дрожит ломаная тень-карга…

…стол… стол в нашем доме… простой был стол… струганный, деланный самим отцом… сколько помню себя, всегда стоял… тянулся через всю комнату… от простенка меж окон – и почти до входной двери… отцовский стол… так и называли… опять погромыхивает… опять рвут… горизонт аж вздрагивает… новый аэропорт закладывают… писали… вот опять… Чапай шмалял так же… по Старой Уфе… только вон оттуда… с заворота реки… здесь-то не полезешь, круто… снаряды крыли… дом не дом… только взлетали… на середине реки паром… на пароме паника… лошади дыбьем… бабы в воду прыгать… сарафаны на воде пузырями… сколько перетонуло… а те долбят… у Черемисиных прямо в дом… хорошо, те в погребе сидели… а доблестные поплыли уже… сами… плоты… лодки… жизнь – копейка… буксиришка откуда-то взялся… висят на нём гроздьями… Колчак тоже накрыл… разлетались доблестные, как тряпичные… пароходишка сразу на бок… как инвалид колченогий заплутал… остальные доплывают уже… и пошли эти солдатишки разбегаться по косогору тараканами… уря-я-я… а мы смотрим… во все глазенки… и про сопли забыли… с крыши… наблюдательный пункт… Черемисины взлетели… теперь мы ждем… когда прилетит… ох, мать тогда и отстегала… а двор наш был широкий… открытый всему миру… далеко с горы было видно… всю Белую… как отсюда вот… леса… перелески… озера, как зеркала для Бога… взблескивают только… паровозик с составом бежит… будто длинную кудельку лебедей протаскивает через железнодорожный мост… красота… в самом дворе пёс Хорóшка возле своей будки на балалайке играет… ходят внимательно куры… у Порыгиных кот опять на голубей вышел… на басмачей, значит… присел на крыше… вытянулся… чекист… крадущийся маузер… вóрон сидит на нашей березе в огороде… просто как чучело… да-а… воды, воды не жалей, Костя… огурцы любят… горькими не будут… мать стирает, дергается над корытом… большая хрустальная, водяная метла гуляет по грядкам… будто сама по себе… будто и нет никакого мальчишки при ней… да-а… всё было… внезапно почесался и снова уснул куст на бугре… разморило… печет… лопух, однако, уже как слизень… Кислицын сразу вспомнился… тоже сосед отца… а я тебя во-от таким помню… лет двадцать на скамеечке просидел… с палочкой… сверстники поумирали все давно… а он все сидел… как сморщенный пустой мундштук от папиросы… что-то с ногами у него в молодости было… ох, отец не любил… это Кислица-то, что ли… в чайной, пьяный, на голяшке играл… через пень-колоду… для таких жепьяных… жена вечером домой приводила… вместе с голяшкой… на ногах не стоял… с работы как бы… паразит…плюнуть и растереть… вот Кислица твой… тьфу… ох, не любил… земля всех помирила… да-а… а как он смеялся… отец… особенно над анекдотами… пропаще, пыточно… мгновенно сдернув с лица свои глаза… велогонка вон в гору козлúт… по Старой Уфе… кидает под собой велосипеды… на самом пике горы начинает выталкиваться из машин… пьянеет… изнемогает… переваливающие через бугор куда-то вниз начинают падать… как на освобождающих от всего парашютах… сзади три открытые машины с причиндалами… точно подметающими всё… прямо Тур де Франс… Кулёмкину опять работа… завтра репортаж с фотографиями тиснет… однажды кто-то «тиснул»… обязуемся надоить от каждой коровы по 1200 гектопаскалей… опечатка… нарочно, конечно, подсунули… что было-о… Мизгирёв чуть с работы не полетел… корректор… а ведь не виноват, заморочили… говорили Брынцалова работа… Кости… хохмач был… да-а, Костя Брынцалов… тезка… умница… в больнице когда уже… не узнать было… туша центнера в два на кровати лежит… жаловался, что зря женился… три года назад… здоровье бы так быстро из рук не выпустил… не-ет, одиночество б заставило держать… а та-ам… как деньги – пошло-о… не успел опомниться, развалиной стал… пельмешки, галушки, барашки пошли…ватрушки… вообще старость, Костя, – как сор из избы… на улицу… так и сказал в конце… эгоцентрик… прожженный… возвышался на кровати… каким-то небывалым брыластым анахоретом… серым… недовольным всеми… больше всего самим собой… Гудков сразу лезет в голову… из сельхозотдела… вечный соперник Брынцалова… потом и гонитель… немало и мне крови попортил… ходил как-то… очень уж энергетически для старика… дёргально… будто подпитывая ноги переменным током… быстро втыкая… и как бы сразу обжигаясь ими о землю… странно ходил… Иван Иванович, как здоровье… нормально, любовницу еще имею… только забываю, зачем пришел… так и уйду, не вспомнив… оба ушли… и любовниц оставили… в один год… синяя дымка над Старой Уфой стоит… а вёснами медовый запах черемухи… по всей горе гуляет… по субботам баньки дымят… запахи перемешиваются и разбегаются… как лоботрясы… не поймешь, как говорится, где кто… наша банька на огороде была… подальше от черемух… вот потянулись чередой… мужики, мальчишки… потом женщины с девчонками… после бани все пьют чай за отцовским столом… женщины с белыми султанами на головах… с лицами как огнь … ребятишки уже засыпают… все как вареные… на промытых лицах мужиков глаза блуждают… чай – явно не то… ждут мужики… мать не выдерживает… достает… одну… что тут начинается… откуда-то смех сразу, шутки… счастье, оказывается, вот какое на вид… вот оно, на столе… стеклянное… любит все же русский человек выпить… любит… чего уж там… вот и мне, пожалуй, пора… полечиться… профилактически… сколько времени-то набежало… ну, пора-а…