Моника Вуд - Один на миллион

— Спасибо, Тед, — сказал он. — Держи меня в курсе.

— Конечно. — Он обернулся к жене. — Мне пора идти. Дети ждут.

Куин смотрел, как Белль провожает Теда до двери. Она поцеловала его, как жена мужа, и Куин ощутил этот поцелуй на своих губах, словно укус. Тед поцеловал ее в ответ, совсем не демонстративно, как сделал бы Куин на его месте. Она прижалась к нему, положила руки ему на талию, головой уткнулась в грудь. Потом отпустила. Тед кивком попрощался с Куином и размашистым шагом пошел к своему фургону, салон которого, наверное, усеян собачьей шерстью, завален старыми бейсбольными программками и обувью мальчиков, а на заднем сиденье стоит коробка с новыми почетными значками, ожидающими своих хозяев.

День клонился к вечеру, цветы на многолетней клумбе Уны источали густой аромат.

— Я их мульчировал в мае, — сказал Куин.

Белль села на крыльцо и посмотрела на цветы.

— Я сегодня вечером переезжаю к Теду. Он и так долго ждал.

Куин ничего не сказал.

Она жестом пригласила его сесть рядом. Они смотрели, как птицы шныряют туда-сюда у заполненных кормушек.

— Я устраиваюсь на работу, — проговорил он и рассказал про Сильвию.

— Сочувствую, — тихо сказала она. — Представляю, как тебе не хочется… Представляю.

— Ты одна это понимаешь, Белль.

Она кивнула в сторону кормушек.

— Ты все еще заполняешь их?

— Она и сама может, если захочет.

Они немного посмеялись. Белль обвела взглядом ухоженный двор, подстриженный газон, починенный забор.

— Ты сделал куда больше, чем я просила.

— Раз в жизни.

— Куда больше, чем мог бы он сам, я имею в виду. Это дорогого стоит. Он был бы рад.

Она смотрела на Куина. Ждала. Чего, он не понимал. Казалось, она где-то далеко, а пространство между ними занял мальчик.

— Ты этого не замечал, Куин, — сказала она. — Но он очень походил на тебя. Такой же упертый. И шагал вечно не в ногу.

Издалека шум автомобилей на Брайтон-авеню казался чьим-то глубоким мерным дыханием.

— Я знаю, что ты сомневался, — тихо проговорила она. — И все-таки решил признать свое отцовство.

Она дождалась, пока он посмотрит на нее, и продолжила:

— Он твой сын, Куин. У меня больше никого не было, знаешь.

Он вспомнил младенца: бледный, невесомый, сеть голубых венок просвечивает сквозь кожу. Его прозрачный сын, не созданный для мира, который простирался перед ним.

— Прости, что тебе приходится говорить об этом, — ответил он.

— Ты имел полное право сомневаться. Мы с тобой то сходились, то расходились, но я девушка верная. А не дикая кошка, как ты думал.

— Я тоже. Верный, как пес.

— Я знаю. Всегда знала это, — она коснулась его ладони, и он пожал ее руку. — И надеялась, что ты оценишь мой подарок. Я ждала, что ты полюбишь его.

— Я полюбил его. Правда. Но только после его смерти.

Его сын, его незабвенный мальчик.

Вместо ответа она положила голову ему на плечо. Он поразился тому, как странно течет время: если отсчитывать три месяца от встречи с Уной, то они кажутся такими медленными и бесконечно долгими, а если отсчитывать те же три месяца от смерти мальчика, то они сжимаются так, что кажется, будто трагедия еще впереди.

Еще какое-то время они сидели рядом и молчали, как пожилая супружеская пара, которая сумерничает наедине друг с другом.

— Тед — классный парень, — сказал Куин. — Ты выбрала хорошего человека.

— Его сыновья надрывают мне душу, если говорить начистоту. Но со временем они станут моими, я знаю.

— Если я когда-нибудь понадоблюсь тебе, Белль…

Ласково, без малейшей тени злобы она посмотрела на него и сказала:

— Слишком поздно.

— Это не так, — ответил он. — Вот увидишь.

Звуки наступающего вечера приближались к ним: птицы слетались к кормушкам на ужин, люди тоже собирались к ужину, на улице хлопали двери, во дворах и в патио накрывали столы, в гостиных включали телевизоры, загоняли машины в гараж. На мгновение этот дом, который Уна по-прежнему считала домом Рэндалла, показался Куину своим. Этот двор показался ему своим.

— Надо проведать ее, — сказала Белль, вставая.

— Я проведаю. Иди домой.

Она собрала свои вещи.

— Я всегда верила, что он ужасно хотел родиться, — сказала она.

Наклонившись, она поцеловала Куина в щеку и стала спускаться по лестнице, уходя в жизнь, которую проживет без него.

Куин, собравшись с духом, принял наследство, завещанное ему сыном, — старую женщину, которая тоскует по родине. Наследство казалось и тяжелым, и легким, желанным и нет. Оно облагалось десятью условиями и вдобавок еще десятью.