Виктор Пелевин - Непобедимое солнце. Книга 1

– Значит, – ответила я, – ты серьезно инвестируешь в свою шизофрению. Я это уважаю.

На его лице появилась гримаса почти что боли.

– Не надо портить все сарказмом, – попросил он.

Действительно, шутки разрушали ту волшебную загадочную атмосферу, которую мы создавали весь вечер. Я решилась наконец поглядеть на себя в зеркало.

То, что я увидела, поразило меня и напугало.

Из зеркала смотрела богиня.

Древняя богиня, чье прекрасное лицо обещало негу и ужас. Это было настоящее, страшное. Помню, я сразу подумала, что у этой маски есть душа. Вернее, душа и тело – и если тело состояло из сплава золота с серебром, то душа была сделана из сплава восторга и смерти.

Мне пришло в голову, что маску наверняка использовали в ритуалах, и эти косые прорези глаз видели много такого, что плохо совместимо с жизнью. Может быть, ее надевали на приносимых в жертву людей… Или, наоборот, на жрицу, приносившую жертвы… Словно бы мы разбудили на минуту какой-то жуткий кусочек прошлого, и он глянул на меня из гостиничного зеркала.

Я повернулась к Фрэнку, чтобы поделиться своими чувствами – и даже вскрикнула.

На нем была другая маска, очень похожая на мою – только с металлическими лучами вроде терний статуи Свободы. Маска Солнца, поняла я.

– Ты сама ее надела, – сказал он. – И это хорошо – если ты хочешь послушать про Каракаллу, она должна быть на тебе… Ложись на спину, чтобы было удобно. Это длинная история.

– Хорошо, – согласилась я.

– Я буду говорить от первого лица. И не перебивай. Как только перебьешь, я замолчу.

– А если я усну?

– Значит, ты уснешь.

– Окей, – сказала я.

– Мне больше всего нравился бог Митра, – произнес он прежним тоном, и я даже не поняла сперва, что его рассказ уже начался. – С самого детства только он…

Эмодзи_красивой_блондинки_которая_забрела_на_немного_странную_историческую_лекцию_в_масках_но_не_слишком_переживает_потому_что_лектор_уже_почти_совсем_ее_парень.png

Из богов, древних и новых, мне больше всего нравился солнечный Митра. В этом меня с детства поощряли отец и мать, но по-разному.

С отцом было понятно. Восточный бог пользовался почетом у солдат, и будущему императору не мешало иметь общие с ними вкусы.

– Ешь их пищу, поклоняйся их богу, шагай с ними рядом в походе, – повторял отец, – и они отдадут за тебя жизнь.

Я помнил один из митреумов Лукдунума, города, где я родился. Вернее, вид из этого митреума: строгая опрятная улица, свежее чистое небо и висящее напротив дверей розовое солнце, дрожащее прямо над плоскими булыжниками. Мостовая взбегала на холм, и солнце как бы появлялось по утрам на ведущей к святилищу дороге.

Мать знала про Солнце много странного. Например, она говорила, что на самом деле Солнце – конический черный камень, стоящий в храме сирийского города Эмеса. Это звучало так абсурдно и настолько противоречило здравому смыслу, что я ей верил. Мало того, в это верили другие – и их вера кормила нашу семью.

Мы все ищем чудесного, чтобы обмануть судьбу и выйти за границы обыденного. Религия, утверждающая, что Солнце – не желтый круг в небе, а таинственный Камень, спрятанный в сирийском захолустье, способна увлечь не только ребенка, но и серьезного философа.

Моя мать Юлия Домна происходила из древнего рода царей-жрецов, служивших Камню Солнца и правивших Эмесой. Ее отец Бассиан тоже был жрецом – но уже не царем. Рассказывали, что он видел будущее и творил чудеса. Но на Востоке этим никого не удивишь.

Про мою мать Домну говорили, что в юности она – то ли сама, то ли по просьбе моего деда Бассиана – собирала у главной святыни эмесского храма лучших философов и софистов эллинского мира. Они часами спорили перед Камнем о делах нашей жизни и горьком человеческом уделе, чтобы божество знало все из первых рук.

На Камень при этом накидывали покрывало из тончайшего виссона, на котором золотом было вышито большое ухо. Философов, препиравшихся перед ухом, Домна называла «божественные доносчики» и «соглядатаи Солнца».

Трудно поверить, чтобы дед мог попросить ее о подобном. С другой стороны, еще труднее допустить, что это могло происходить в храме без его ведома.

Словом, семья была не без божественных странностей, как и положено роду принцепса. Калигула ведь тоже разговаривал с Юпитером, перешептываясь с его статуей – мои родственники просто были почтительнее. Они не докучали божеству своими просьбами, а деликатно информировали его о состоянии дел в мире.