Виктор Брусницин - Мой милый Фантомас (сборник)

— Я подумала, тебе будет хорошо.

Егор на такую христианскую добросердечность потаенно вздохнул и дрогнул бровями. Однако еще не раз пользовался, наслаждаясь взаимно порожними эмоциями.

И вообще, костел (отменная геометрия пространства, отстоявшаяся аккуратность принадлежностей), куда все-таки заглянул Егор однажды с напарником, покуралесил над организмом. Правда, был подшофе. И далее, мощеная извилистость улочек, теснота ловких, отличимых домов, что наделяло их свойством жилищ, неуместные и при том нередкие Лады, систематически скачущая перпендикулярно белка и иное, упущенное из закромов, но употребленное — приятным образом возбуждали торопливые и равновеликие минуты.

Впрочем, подлинно характерной чертой отрезка наблюдается мотивация поездок. Дело в том, что Егор ничуть материально не нуждался. Еще не грянул дефолт, вошла в приемлемую форму инфляция, народ, особенно спекулятивный, зажил. Да и не в этом дело. Реализовать себя коммерческим образом Егор считал в некотором роде постыдным, ибо никак не мог отыскать здесь созидания. Не иначе отсюда фраза «Ничто не показывает результат как деньги» повторялась им частенько как неизвестно откуда взятая привычка ерничанья над собой, — или, например, «Финансы поют романсы», втискиваемая всякий раз при упоминании о шоу-бизнесе, как констатация немалой собственной тяги к музыке и полной инертности к самоосуществлению такого рода.

Но что же толкнуло?… Бегство от семьи, тягу к одиночеству было употреблять совсем неприлично, и, выходит, именно тогда Егор начал рисовать в себе склонность к приключению, а много позже балуясь разнообразными экстремумами, заподозрил, что данная придумка искусственно и тем самым эффектно спекала психические обстоятельства: деланье себя нестандартным состоялось в действительности его плотной основой.

Между тем Настька (родилась все-таки девочка — Виталий пылил: а я знал, я четвертым позвонком чувствовал!) за пару лет стала отчаянно хорошеньким бутусом, и Егор пропал. Даже искать сравнение с тем наслаждением, когда она, сидя на коленях папаши, собственнически ухватывала указательный палец и, изумленно разомкнув губки, погружалась совместно с родителем, скажем, в теленовости, было преступно.

Стал понятен Достоевский с его финтом относительно слезы ребенка. Там вообще пошли происходить непонятные вещи. Настька — года, пожалуй, в четыре — схватила воспаление легких, довольно тяжелое. В больнице дежурили Даша, ее подруги, Егор появлялся на час и дальше увиливал — квелый вид дочери в больничной палате его огорчал. Если же по какой-либо глупости дочура надувала губки и начинала горевать, пуская крупную, замечательную слезу, с Егором что-то случалось — непереносимый надрыв, колоссальная, узурпирующая боль. Настолько четкая и физическая, что выхолащивало.

Умерла Калерия, оставила свою комнату в наследство Егору. Он напился на поминках жесточайше. Нашел клад в апартаментах Калерии, письма. Это было что-то. Такого стиля, духа, нежности Егор даже представить не мог. Впрочем, там было и что-то бредовое, связанное с какими-то неразборчивыми знаками, тяжелыми научными названиями. Впрочем, Егор знал, что старушка работала когда-то в психологической отрасли и вникать не стал. Кому были адресованы эти неотправленные эпистолы? «Друг мой», неизменное обращение. Егор заподозрил, что существо в кавычках он и есть. Словом, обратно набузгался.

Наташка, сестра Виталия, влипла в дикий роман и по причине отъявленной мерзости соперника развалилась на куски. Брат переживал и таскался по этому поводу к Егору.

— Думаю, она не понимает, что с ней происходит, — привычно лил воду Егор.

— Будто сам понимаешь.

— Разумеется: она не понимает, что с ней происходит.

Иначе говоря, пришлось переспать.

Другое дело, и Марина как-то нарисовалась, по телефону без предисловий предложила: «Изнасилуй меня».

— На абажуре, разве, — поддержал тон Егор.

— В кресле — зуб испортился, — порекомендовала бывшая.

Как водится, при встрече аттестовала Егора подонком, но судя по его ответу: «Подонком быть не так уж дурно. Когда человек знает, что он таков, остальные приобретают приятный колер, что, вообще говоря, вполне по-христиански», — организм к Марине утихомирился. И в самом деле, дама произошла чужеватая, без настоятельных домогательств. Иной разговор, лет восемь минуло после крайнего свидания, Настька уж в школу выбралась.

Тем не менее последуют встречи, дружески-интимные, с солидными промежутками. Брата завершат, и она уедет в Питер, замуж. Следующее путешествие с аналогичной претензией придется на Севастополь — за капитана дальнего плавания. Капитан проштрафится, разорит Марину, и потерпевшая будет плакаться Егору, а он помогать, почти ненавидя. Совсем в отдалении (с Дашей уже будет в разводе), в нашем веке возьмет гражданку на яхту, якобы готовить, однако состоятся главным образом головняки. Стоны относительно морской болезни — раз вырвет за борт, и Егор посетует в том смысле, что Нептун — экологический товарищ, не обходительность с его вотчиной может кончиться чем-либо многобальным. Лекарствуясь, Марина будет литрами глушить коньяк (пьют, например, таблетку «авиа-море» на сто граммов коньяка) и выглядеть непотребной. Наступит на морского ежа и станет долго хворать нарывами: у того иглы трубчатые, ломкие — Егор забыл предупредить, что надо непременно, купаясь на мелком месте, надевать специальные тапки. В довершении она приобретет чрезмерную парфюмированность. В сущности же, вечная константа: Ты на какой машине нынче давишь? — спрашивает Егор… Ну эта, у нее на эмблеме четыре руля нарисовано… ауди.