Виктор Брусницин - Мой милый Фантомас (сборник)

С Марианной еще с первого посещения России Мари гибельно задружила, минуты не могли содержаться порознь. Вот и теперь Марианна прислонилась, держа подругу под руку, сваливалась порой с неширокой тропки в снег. Вообще говоря, и Надя — первый раз Мари приехала в Екатеринбург — была влюблена, только и слышалось, Мари то, Мари се. Соловьева, понятная вещ, раздражало. Впрочем, в свои пятьдесят с хорошим он определенно сложился записным неудачником: до капитализма работал начальником отдела кадров на большом заводе, дальше предприятие раздербанили, хватал работы там сям, в торговлю не совался принципиально, дошел до сторожа, безобразная ломка хоть и отторгнувших, но невольно оставшихся родными правоохранительных органов, вообще крушение устоев корежили психологические основания капитально — пространства негативу доставало.

Держался теперь рядом с Николь. А и верно, дышалось прочно.

Пройдемся по обликам. Мари и на секунду не постарела, разве движения стали уверенней, суше. Ну — Марианну-то мы не видели тридцать с гаком, так что да, возраст свое взял. Одета в короткую меховую куртку, игриво повязанный цветастый платок на голове, свободные брюки — моложаво, эклектично, в общем на французский лад. Надежда Ильинична — станем привыкать, директор серьезной музыкальной школы все-таки — пополнела куда с добром. Этакая провинциальная матрона.

— Взгляните, белка!

Трезор чихнул и, неловко ныряя в рыхлую целину, заскакал к высоченной ели. Улюлюкали, наслаждались нечаянным приключением.

А вот Андрей Павлович зверьком пренебрег. Однако сами судите, когда его турнули из органов — такое в начале восьмидесятых произошло, Андрей страдал запоями, однажды до полусмерти поколотил некоего высокомерного кооператора, а ушедший в мир иной Ушаков заступничество унес с собой — стали осуществляться вещи столь несуразные, что и помутиться-то вполне резонно. Ну например. Однажды ночью приснилось, идет себе по городу, любуясь архитектурными ансамблями, вдруг обнаруживает, что в голове дыра, при ходьбе свистит ветер, а кепка отчего-то стала мала, жмет и приходится держать в руках. Все бы ничего, да высвистывается в дыру, словно духовым инструментом, та самая мелодическая гадость и нет избавления. Как вам? Тут не до зверьков.

За прошедшие три десятка годков вещи случились пренепростые. Особенно загрузил Тащилин. Все вроде было хорошо, дружили, выпивали, старались не вспоминать чудеса — сам Андрей оставил происки на эту тему, если помните, он некоторое время рыл в неурочное время. Вдруг круто переменился Петр в худшую сторону: стал злым, нервным, непохожим на себя. Андрей почуял — как-то связано с пресловутой историей (год был, пожалуй, восьмидесятый, — точно, Женька в школу пошла, Аленка на Московскую олимпиаду болельщиком как восходящее светило легкой атлетики съездила), и не ошибся. Тащилин исчез, Андрей учинил расследование, но никаких концов. Марианне, что характерно, хоть бы хны, Надюшка ее тем не менее старалась поддерживать всячески. Однажды заявилась к подруге, та ведет себя вон из правил, принялась не по делу бочку катить и в итоге настояла, чтоб посетительница удалилась. Разгадка пришла скоро — Петя объявился. Да лучше бы так не поступал. Теперь он и стал неузнаваемым, молол порой ересь несусветную. Но это на не шибкий взгляд, а Соловьев обнаружил в бреде нечто щекотливое. Через пару лет открылось.

Оказывается, Тащилин вел свое расследование. Разумеется, основанное на материале научном — как вы помните, исследования нашего молодчика и таинственной лаборатории по касательной имели соприкосновение. Впечатлительный Петя — а как не загрузиться после Лощинкинского форс-мажора? — полез во чрево. И что вы думаете, вошел в доверие к тамошним деятелям — местоположение лаборатория сменила и анналы до сих пор хранят относительно диспозиции молчание. Дальше интересней, основные фигуранты ученые, их было двое (существовала еще парочка начальствующих, но административного толка), вскоре вслед появлению Тащилина купно отправились в рай по причине автомобильного недоразумения. Воленс-ноленс он совершил замещение. Войти-то вошел, но не успел полностью овладеть материалом, документация была до такой степени латентной, что никто не сумел ее обнаружить. И была ли она? То есть Петр имел более-менее представление о том, над чем и как работали, но о результатах исследований только догадывался. Словом, имелась потребность в оставшемся в живых Герасиме дубль. Да-да, так и есть, в Лощинках содержался брат, или кто там он ему, пастуха Герасима, и в нем ученые ковырялись. Все верно, он сбежал из лаборатории в тот кровавый период шестьдесят седьмого года. И кто именно сгорел, что происходило дальше, — какую совокупность Герасим Х из себя представлял как свидетель медицинской или какой там еще обработки, знал только мрак. Для Тащилина голубчик понадобился кровь из носа: последняя надежда — на лицо состоялась отчетливая нужда в Соловьеве. В общем, по мнению Андрея Павловича Тащилин заразился ничуть не впечатлительным способом, а претерпел физически, нахлебавшись неизвестных миру и коварных, естественно, веществ.