Леонид Иванов - Леший

После завтрака Анемподист поблагодарил хозяек за угощение.

— Да это тебе, Анемподист, спасибо от нас большое, что не забываешь, что подкармливаешь сироток, — заговорила Авдотья.

— Да какие же они у вас сиротки, — запротестовал Леший и погладил стоящую рядом Катьку по голове. — Вон в какой заботе да ласке живут! И сами молодцы какие! Смотрю, всегда помогают вам по дому. Умницы вы этакие! Ладно, пойду я. Настёна, поди, заждалась уже. Спасибо за хлеб-соль, за чай-сахар, за угощение!

Анемподист вышел за калитку и бодро зашагал по дороге, непременно решив завернуть к Степану, чтобы насладиться результатами розыгрыша.

Степан вернулся незадолго до него, скинул мешок с рыбой под берёзу, где Дарья заканчивала чистить первую партию сегодняшней добычи.

— Здорово, Степан! Здравствуй, Дарья! Как сёдни добыча?

— Ох, хорошо порыбачил! Два мешка наколол. Представляешь, в одном нересте десять щук было, дак целый мешок сразу и набрал. Вон Дарья как раз потрошить заканчивает. Щас второй вмистях чистить станем, посижу маненько, охолону.

— Ты лучше засолкой займись, а я сама выпотрошу. Солить-то не смогу, вон одна ухитрилась за палец хватануть до крови. Ишь вот, перевязать рану пришлось.

— Дак ты бы это, их сначала чем по голове оглушила, а потом уж и резать. А то неровён час, и палец откусить может. А вон ту большую-то голову собаке не отдавай, разделай да засуши как следует. Потом, ежели поясница заболит али надорвёсси где, зубьями-то хорошо надо потыкать больное место и пройдёт сразу.

— Ой, Анемподист Кенсоринович, всё-то ты со своими шутками да прибаутками, — отмахнулась Дарья. — Где слыхано, чтобы щучьей челюстью поясницу лечили?

— А завсегда у стариков-то так было. Вы молодые все старые рецепты позабывали. Поди, не знаете и тово, что ежели у щуки в животе лягушку живую выпотрошишь, в доме семь дён её держать надо. От сглазу и от колдовства всякого. А ежели две больших лягушки три часа в горшке в печке горячей томить, да этот бульон потом смешать с водкой, настой вечной молодости получится.

— Это его потом пить надо? — поинтересовалась Дарья.

— По чайной ложке три раза на дню.

— Ой, меня сейчас блевать потянет, — прикрыла Дарья ладошкой рот, будто и впрямь её начинало тошнить.

— Ты сам-то, поди, не стареешь совсем как раз от этого лягушачьего настоя? — спросил Степан.

— А вот это уж мой секрет! А тебе скажу, что лягушечьи лапки для придания мужской силы хорошо, ежели их засолить с укропом, петрушкой да чесноком. Помню, еще дед наш сказывал, што раньше молодым на свадьбе обязательно это кушанье давали. Пошто лягушки-то в сказках завсегда в красавиц превращались? А потому что заговор в них был колдовской.

— Да ну тебя со своими сказками! — хохотнула Дарья. — Я лягушек-то пуще смерти боюсь. Когда летом с покоса идём вечером да их перед дождём по дороге целые тучи скачут, дак я хоть и в сапогах аж с закрытыми глазами шагаю, а сердце-то так и замирает: только бы не наступить на какую.

— А как Иван-то Царевич лягушку болотную целовал? И ведь, поди, крупнущая была, коли в красавицу могла превратиться. Ты ежели в какой щуке лягушку найдёшь, дак это, Степану-то не давай целовать, а то пиши пропало, уведёт мужика к себе во дворец на болоте.

— А што, я бы во дворце-то пожил с царевной. Вот только целовать лягушку не осмелился бы. Я ить и сам их противных на дух не переношу.

Дарья тем временем развязала принесённый мужем мешок, высыпала содержимое в большую лохань и стала разглядывать добычу, чтобы сразу же отобрать крупных щук на засолку, а щурят почистить да потушить с картошкой.

И вдруг среди полусонно шевелящихся щук она увидела совсем не рыбьи глаза, наклонилась пониже разглядеть и с воплем отскочила в сторону. Тем временем лягушки почувствовали свободу, начали выбираться из слизкого рыбьего окружения и спрыгивать на замусоренную чешуёй лужайку. Одна с перепугу сделала прыжок, потом второй в сторону отпрянувшей Дарьи, та с диким визгом помчалась на крыльцо, заскочила в сени и захлопнула за собой двери.

Степан непонимающе стоял возле широкой лавки у огорода, а Леший хохотал, держась за живот обеими руками. Степан удивлённо смотрел, как из лохани одна за другой выпрыгивали крупные лягушки и с перепугу метались по траве, ища убежища.

— Ни хрена себе, это сколько же щуки лягушек-то наглотались? — дивился Степан. — Да, главно дело, при этаких зубах, а заживо глотали. А в мешке-то, поди, с перепугу и выплюнули. Это когда их выстрелом оглушило, у них знать, несварение желудка началось. А што, Дарьинька, может двух-то штук и правда в горшке в печку томиться поставишь?