Кейтлин Моран - Стать Джоанной Морриган

Я борюсь с этим, включив все известные мне механизмы выживания: лежу под кроватью в обнимку с собакой, читаю «Маленьких женщин», ем сандвичи с вареньем, запивая их горячим шоколадом быстрого приготовления.

Я думала, все это выдохлось само собой, но две недели спустя папа ворвался в дом, кипя от ярости. Кто-то нарисовал Скуби-Ду на нашей калитке на заднем дворе черной глянцевой краской и написал «Корпорация «Тайна» на боку папиного фургончика.

– Люди рисуют… дебильных американских собак почти прямо на доме, Джоанна, – сказал он с явной угрозой в голосе, словно давал мне последний шанс. – И, блядь, поганят мою машину.

Крисси Макхем, единственный из наших знакомых, кто мог бы нормально закрасить надпись на автофургоне – он очень удачно стырил пневматический краскопульт, когда работал в строительном магазине, – сейчас уехал в Лестер навестить бывшую жену.

Поэтому следующие две недели мы разъезжаем по городу в автофургоне «Корпорации «Тайна», и папе приходится парковаться поближе к заборам и стенам, чтобы скрыть надпись, из-за чего он становится раздражительным и ворчливым.

И особенно в те минуты, когда – бледный с похмелья – он паркуется у мясной лавки, и мясник приветствует его словами:

– Ой, привидение!

И, разумеется, я теперь не могу выйти на улицу. Раньше – до моего совершенно бездарного выступления в «Выходных в Мидлендсе» – по окончании утренней вахты на лестнице в ожидании почты я брала собаку, и мы шли прямиком в библиотеку, где я сидела до вечера, плодотворно общаясь с любимыми авторами.

Но теперь мы с братьями вообще не выходим из дома в светлое время суток. Стоит Люпену показаться на улице, как мальчишки сбегаются со всей округи и кричат: «Эй, Шэгги! Это Шэгги!» Я, с моими очками, выданными по бесплатному рецепту, конечно же, «толстая Велма». Вряд ли можно было бы выбрать более неподходящий мультфильм для упоминания в прямом эфире. Я, блин, гений в умении вручить оружие врагу.

В общем, лето в разгаре, а мы сидим в душном доме, буквально друг у друга на головах. Со мной все обращаются как с идиоткой. И поделом.

Единственное, что радует: призовой чек на 250 фунтов.

Письмо встречено радостными восклицаниями. Я вскрываю конверт – все еще опозоренная, но хотя бы при деньгах. У меня планы на эти деньги. Громадье восхитительных планов. Все же оно того стоило, я не зря осрамилась на весь Мидлендс.

Но неделю спустя в фургончике снова летит сцепление, и папа маячит в дверях моей комнаты.

– Мне нужны эти деньги, малыш, – говорит он.

Он тратит 190 фунтов на ремонт машины, остальное идет на покрытие овердрафта (30 фунтов) и на выпивку в «Красном льве» (30 фунтов).

И вот я, снова нищая, лежу под кроватью и смотрю на нижние пружины в трех дюймах надо мной.

Внизу звонит телефон. Мама берет трубку.

– Да-да, очень смешно. Это сын Барбары Лемон, как я понимаю? Иди к черту.

Еще один Скуби-звонок.

Я себя чувствую Джиной Луизой Финч, когда весь город ополчился на Аттикуса, только я не пыталась спасти безвинно осужденного чернокожего человека от казни на электрическом стуле, я написала стихотворение, в котором представила себя одинокой, чуть ли не прокаженной девственницей, мечтающей заняться сексом со своей собакой, а потом еще изобразила мультяшного пса в прямом телеэфире.

Я не только не заработала денег, чтобы обеспечить безбедное будущее семье – моими стараниями мы стали посмешищем на весь район. Еще большим посмешищем, чем были раньше. А это о многом говорит, если учесть, что наш дом и так-то уже называют «Домиком большого папы» из-за огромной статуи Будды в окне.

« Я капля яда на дне колодца / Отрава, которая не уберется , – печально думаю я. Мне нравится цитировать собственные стихи. – Я спора чумы, что проникнет сквозь стены» .

И самая толстая из участников «Выходных в Мидлендсе» за всю историю передачи.

Я лежу под кроватью, и тут меня прошибает простая истина – словно свет фонаря, проникший в барсучью нору под лязг лопат.

Я должна умереть. По-другому никак.

Я в восторге от этой идеи: убить себя. Мне кажется, это очень возвышенно и благородно. В город пришло чудовище – я, – и есть только один герой, способный его убить: тоже я.

Разумеется, я вовсе не собираюсь совершить самоубийство. Во-первых, я наверняка буду отчаянно сопротивляться – драться без правил, может быть, даже кусаться. Во-вторых, я не хочу умирать . Не хочу превратиться в мертвую тушку, застывшую на кровати. Не хочу, чтобы все закончилось. Не хочу не жить .