Елена Чумакова - Гроздь рябиновых ягод

Тася была на седьмом месяце беременности. Враг стремительно приближался к Ленинграду, грохот орудий слышался всё ближе, слухи один страшнее другого ползли по городу. Потом начались бомбёжки. Во время первого же налёта у перепуганной Таси в бомбоубежище начались схватки. Едва дождавшись конца бомбёжки, родители проводили её в роддом, благо, идти было недалеко. Больше Тася их не видела. Никто её не навещал в роддоме, и никто не встретил. С трудом добрела она с двумя малышами на руках до своей улицы, дом стоял обгоревший, с выбитыми стёклами. А на месте их подъезда громоздилась груда кирпича, обломки мебели, арматуры. Спросить о судьбе родителей было не у кого, идти некуда. До вечера просидела Тася на чудом уцелевшей лавочке возле бывшего своего дома, пока не подошла к ней дворничиха и не рассказала, что родители во время очередной бомбёжки не успели спуститься в бомбоубежище. Тася побрела назад в роддом. Оттуда её заботами главврача эвакуировали в тыл. Ехали в общем вагоне, битком набитом людьми, целых десять дней. Дорога казалась бесконечной. Тася и сама толком не знала, где оказалась.

Нина и Лиза, обнявшись, сидели на соседней кровати и слушали рассказ молодой женщины, немногим старше их самих. Настя обняла плачущую Тасю, погладила по склонённой голове:

– Поплачь, горемычная, поплачь. Слёзы, они как дождик, смывают с души боль. А после дождя что бывает? Правильно, солнышко. И в твоей жизни настанет хорошая погода. Ведь что главное? То, что деток своих ты живыми довезла, что в безопасности вы, что крыша над головой у вас есть. Тебе горевать нельзя, а то молоко пропадёт, чем тогда огольцов своих кормить будешь? Всё пройдёт, дорогая, всё образуется. Бог даст, и муж живым вернётся. Мало ли, почему не пишет? Им сейчас на фронте не до писем. Вон мой Иван Михайлович, как забрали, так только одно письмецо и было, по прибытию в пункт формирования. А с тех пор ничего. А наше бабье дело – верить и ждать, детей растить, помогать фронту, чем можем. Нельзя горю поддаваться.

Под ласковое журчание Настиного голоса Тася стала успокаиваться и засыпать.

Так у Насти появились новые соседи, а Нина с Лизой перебрались в её комнату.

Постепенно они привыкли жить ожиданием известий с фронта. Девочки после уроков задерживались в школе, вязали носки, варежки, шили кисеты, собирали посылки на фронт.

Настя печально провожала глазами спешащую мимо почтальоншу, ей писем не было.

Промелькнуло короткое дождливое бабье лето, а уж в начале октября наступило предзимье. С утра лужи подёргивались ледяной корочкой, ветер рвал с веток последние листья, во дворах по-хозяйски каркали вороны, в воздухе пахло скорым снегом. Он выпал в ночь на Покров. Крупные хлопья, словно куски ваты, густо падали и падали всю ночь, и к утру село утопало в сугробах. Снегом завалило входную дверь, пришлось ждать, когда соседский парнишка Валька расчистит крыльцо.

Настя открыла сундук с зимними вещами. Расстроенная, она перебирала одежду, дочки за лето так вытянулись, налились, превратившись из девочек в девушек, что всё оказалось мало. Настя засобиралась в Уфу, на барахолку.

Чернышов, уезжая на фронт, успел позаботиться о своей семье, договорился, чтобы его друг, завхоз на элеваторе, поддерживал Настю с дочками. И тот своё обещание выполнял, время от времени присылал сына Ваню, как бы в гости к девочкам, а в школьном ранце у него был припрятан мешочек для Насти, то с зерном, то с мукой. В сельмаге всё теперь выдавалось по карточкам, ничего так просто не купишь. Весь провиант направлялся на фронт. В тылу было голодно, но люди не роптали, все понимали, армию надо хорошо кормить. Выживали, кто как мог. О том, чтобы что-то принести из больничной столовой не могло быть и речи, все продукты строго контролировались. Разрешалось только забирать картофельные очистки, да «бульон» из-под макарон. Воду, в которой варились макароны для больных, теперь не выливали, как раньше, а сливали в бидончик, вот её разрешалось уносить домой по очереди. Дома этот «бульончик» заправлялся тщательно промытыми картофельными очистками, загущался ложкой обжаренной муки – вот и суп. А уж если в доме морковочка или луковица сыщется, то и вовсе все довольны! По воскресеньям Настя пекла пирожки с теми же картофельными очистками или с запаренной пшеницей. Муку и зерно, которые приносил Ваня, Настя экономила, скопила по вещмешку того и другого. Вот на эти запасы и надеялась она выменять тёплую одежду.