Елена Чумакова - Гроздь рябиновых ягод

Сергей Степанович расспрашивал детей, как им живется, как они учатся, здоровы ли. Дети, желая порадовать его, охотно расписывали, как хорошо им в здешнем детдоме, гораздо лучше, чем в Кизнере, даже не догадываясь, что причиняют ему боль. Они не задавали себе вопрос, был ли он действительно в чём-то виноват или не был, просто дарили ему тепло, как когда-то он каждому из них. Как-то Сергей Степанович спросил Нину о маме, просил передать ей привет, но сказал, чтобы она сюда не приходила:

– Вам, деткам, ничего не сделают, а у неё могут быть неприятности.

Так продолжалось пару недель. Однажды, пролезая с узелком в дырку в заборе детдома, дети угодили прямо в руки Александры Карловны. Та заметила их шушуканье, ежедневные исчезновения и подкараулила заговорщиков. Узнав, что происходит, директриса строго-настрого запретила детям бегать к заключенным, а Насте пригрозила увольнением. А тем временем работы были закончены, котлован вырыт, и вместо арестантов пришли рабочие-строители.

Больше о судьбе Сергея Степановича ни Настя, ни её дети ничего и никогда не слышали.

Дни, похожие, словно бусины, нанизывались на нитку времени один за другим, проскальзывая сквозь пальцы. Осенью Веночка пошёл в первый класс. Настя задерживалась после работы в детдоме допоздна, чтобы посидеть рядом с сынишкой, наблюдая, как он выводит первые свои, ещё корявые, буковки. Сердце её таяло от прочитанных им по слогам слов. Как она хотела, чтобы дети выучились и вышли в люди!

В этих радостях, в работе с темна до темна, прошли осень, зима, и вновь запели птицы, зазвенела капель, на проталинах проклюнулись первые, самые нетерпеливые травинки.

Весна – время перемен, всё вокруг меняется, как в калейдоскопе. Вчера ещё на обочинах лежал грязный, осевший снег, чёрные ветви деревьев сплетались в причудливый узор на фоне размытой сини небес, а сегодня уже торжествует молодая травка, и ветки словно опушены нежной зеленью. Прошёл первый дождь, и вот уже от снега нет и следа, всё вокруг зеленым-зелено, а лужайки на глазах покрываются золотым ковром одуванчиков. Вот она – радующая души настоящая весна! Теперь только успевай примечать перемены, всё расцветает, природа празднует приход тепла.

Настя закрыла за собой калитку детского дома, вдохнула полной грудью весенние запахи, расправила плечи. Долгий рабочий день позади, а солнышко ещё не думает уходить за горизонт, до сумерек далеко, и свежий ветерок ласково перебирает пряди коротко остриженных волос. И идти в свой съёмный угол к ворчливой хозяйке Насте совсем не хочется. Из парка потянуло ароматом сирени, ноги сами свернули в тенистую аллею. Настя не спеша прошла через парк и вышла на улицу. Откуда-то донеслась знакомая мелодия. Звуки патефона, как зов из прошлого, поманили её в переулок. Настя присела на лавочку напротив аккуратного дома, из открытого окна которого лилась такая родная песня. Точно такая же пластинка была у них с Гешей. Ветерок слегка раздувал лёгкую тюлевую штору, на подоконнике пламенела герань, казалось, за этим окошком живёт само счастье! Настя любовалась резными наличниками, ухоженным палисадником и сердце её сжималось от острого желания жить в таком доме. Пусть это будет даже не дом, а хотя бы комната, но чтобы это была её комната, где она сможет сесть, где нравится, прилечь, когда захочется, почитать книгу вечерами, и где уютно будет её детям. Уж как бы она заботилась об этой комнатке! Она бы обязательно повесила на окно такую же узорчатую, словно морозом вытканную штору, развела бы цветы и фикус в кадке. И непременно бы купила книжный шкаф!

Её мечты прервала выглянувшая в открытое окно женщина. Подозрительно глянув на Настю, она закрыла окошко. Музыка смолкла, волшебство растаяло. Настя встала с лавочки и пошла, куда глаза глядят. Сердце ныло: неужели ей так и суждено мыкаться по чужим углам? Через год Нина закончит пятый класс, если Настя не сможет взять её к себе, то дочку переведут в другой детский дом, увезут куда-то одну.

Улочка привела её к небольшой церкви, фасад которой порядком облупился. Большинство церквей с приходом советской власти закрылись, но эта действовала. Служба уже закончилась, внутри было почти пусто, только сгорбленная старушка собирала свечные огарки и протирала тряпочкой подсвечник, да старик бил земные поклоны. Глаза Пресвятой девы Марии смотрели с иконы печально и сочувственно. И Настя взмолилась не словами молитв, а всем сердцем, всей душой, слезами о крове над своей головой и головками детей.