Ремус Лука - Избранное

Крецу не отвечал. С самого начала он знал, что ему не отвертеться, но все-таки возражал и плакался. И теперь все в нем восстало: «Ни одного зерна не дам, ничего не дам, пусть хоть вешают!» Про себя-то он знал, что отдаст все до последнего зернышка, потому что люди эти могут найти у него и побольше и тогда уж не простят.

Всю жизнь он торговался с кем-нибудь из-за чего-нибудь, из кожи лез, каким бы маленьким ни казался барыш. Никогда ничего не выпускал из рук, пока не поторгуется, сто раз не побожится, не поругается, не поплачется. Как же теперь должен был он кипеть, когда с него, можно сказать, кожу снимали и отдавали врагам!

Макавей, не дождавшись ответа, тем же хрипловатым голосом спросил:

— Ион Георгишор все еще у тебя работает?

— У меня.

— Сколько ты ему платишь?

— Как положено по договору.

Крецу отвечал нехотя, хмуро. «Чего он, сатана, ко мне в душу лезет? Хочет и этого батрака отобрать?»

— А где он спит?

— В коровнике.

— Пусть он больше не спит в коровнике. Пусть спит в доме, он ведь человек, не скотина.

На мгновенье в голосе Макавея прорвалась ненависть. Но он сдержался и неторопливо продолжал прежним ласковым, ровным голосом:

— Я слышал, что ты опять отдал землю исполу. Это нехорошо. Закон не разрешает.

— Ну что, Макавей, что тебе нужно? Чего ты лезешь в мою жизнь, бередишь мои раны?

— До твоей жизни мне дела нет. Я только говорю, что нехорошо сдавать землю исполу, это законом запрещается. А если ты закон нарушаешь, то уж тут я не могу не вмешаться.

Макавей снова засмеялся, выдерживая испепеляющий взгляд Висалона, затем поднялся, аккуратно надел шапку и вежливо попрощался.

— До свидания, — просипел Крецу и закашлялся.

Еще долго после ухода Макавея он яростным взглядом смотрел на дверь. Теперь, как никогда, жалел он о своей молодости, об утраченной силе.

Под вечер Илие Георгишор, отец Илисие, рассказывал людям, собравшимся у кооператива:

— Это тебе не просто танцы, как все танцы. Эти с приемами, как на военной службе. Муштра! Фырцуг! И командир есть — Хурдубец. Есть и музыка — я и Ромулус Пашка. Есть и генерал — Ана Нуку. Фырцуг!

Многие смеялись над Фырцугом, но валом валили в клуб, особенно по понедельникам и четвергам, когда бывали танцы.

Засветло собирались танцоры и народ, желающий посмотреть на них. Когда собирались все, Ион Хурдубец, который, как самый лучший танцор, был избран распорядителем, поднимался со своего места, брал за руку свою партнершу Мариуку и становился посередине комнаты. Около них образовывался широкий круг. Ион кивал головой — и выходили музыканты: Илие Георгишор, прозванный Фырцугом, и Ромулус Пашка с флуерами. Когда они появились впервые, все разразились громовым хохотом, потому что оба они были маленькие, и флуеры, которые они держали в руках, казались больше их. И в довершение всего Георгишор был худ, как спичка, а Ромулус Пашка — кругл, как бочка. Однако когда оба флуера заиграли, никому и в голову не пришло смеяться. Наоборот, каждый с трудом удерживался, чтобы не сорваться с места и не отбить каблуками дробь. Вскоре стало ясно, что музыканты — душа танцевального кружка. Георгишор выводил высоко и тонко, словно жаворонок, а Пашка вторил ему низкими, будто овечье блеяние, звуками. Иногда они сбивались с такта и играли вразнобой. Тогда все танцующие начинали словно припадать на одну ногу, и Хурдубец останавливался, злобно поглядывая на виновника, то есть на Ромулуса Пашка. Встревоженный Ромулус толкал локтем в бок Георгишора. Георгишор, словно его подхлестнули кнутом, вскидывал вверх голову вместе с флуером, испускал несколько коротких пронзительных звуков, и опять красиво и чисто лилась песня, будто родник из расщелины в скале. Тогда уж за ногами танцоров едва можно было уследить — так и мелькают, только в глазах рябит.

После того как музыканты займут свое место, Хурдубец подает другой знак — и из толпы выходят танцующие пары: надувшиеся от гордости парни, мужчины с усами до ушей, женщины с высокими прическами и в чепцах, девушки с длинными косами. Они выстраивались в круг возле Иона Хурдубеца и ждали. Ждать приходилось недолго. Хурдубец голосом учителя провозглашал:

— Инвыртита. Сегодня разучим, как танцует девушка, когда ее держишь за руку, и как она кружится, когда ее отпустишь.

И из всей инвыртиты только этим и занимались, пока все девушки не начинали кружиться, как одна.

Люди поначалу удивлялись этим порядкам и даже посмеивались над Ионом Хурдубецем.