Виржини Депант - Кинг-Конг-Теория [litres]

Первый раз выхожу на улицу в мини-юбке и на высоких каблуках. Революция держится на паре аксессуаров. Нечто похожее я с тех пор ощутила еще всего один раз – когда первый раз пришла на телевидение, на «Канал плюс», говорить про «Трахни меня». Ты не изменилась, но во внешнем мире что-то сдвинулось, и от этого всё сразу стало другим. И женщины, и мужчины. Ты даже не уверена, довольна ли ты этими изменениями, успела ли осознать их. Когда американки рассказывают о своем опыте «секс-работы», они любят употреблять термин empowerment – усиление, приобретение власти. Мне сразу ужасно понравилось, какой эффект я стала производить на мужское население, – это была резкая смена привычных правил игры, преувеличенная, граничащая с фарсом. Еще вчера они смотрели сквозь меня, не замечая коротко стриженную девчонку в грязных кроссовках, – и вдруг я превратилась в воплощение порока. Шикарно! Это напоминало Чудо-женщину, которая один раз крутанется в телефонной будке и выходит одетой, как супергероиня, – все это было прикольно. Но еще меня сразу же испугала мощь этого эффекта – она выходила за рамки и моего понимания, и моего контроля. На многих мужчин это действовало почти гипнотически. Заходить в магазины, в метро, переходить улицу, садиться в баре. Повсюду притягивать голодные взгляды, быть невероятно заметной. Я обладала вожделенными сокровищами: промежностью и грудью, – и доступ к моему телу вдруг оказался невероятно важен. И такой эффект это производило далеко не только на озабоченных. Женщина, принимающая вид шлюхи, вызывает почти всеобщий интерес. Я превратилась в гигантскую игрушку. Одно, по крайней мере, было ясно: эта работа мне по силам. Оказывается, чтобы стать роковой женщиной, необязательно быть мега-секс-бомбой или владеть невероятными тайными приемами… достаточно в это просто играть. Играть в женственность. И никто не крикнет: «Да она же обманщица!» – ведь в этой игре я обманывала не больше других. Поначалу этот процесс меня завораживал. Всю жизнь мне было насрать на девчачьи штучки – но теперь шпильки, кружевное белье и костюмы меня увлекали. Помню свое недоумение в первые месяцы, когда я видела свое отражение в витринах. Действительно, эта высокая, длинноногая шалава на каблуках была не совсем я. В одно мгновение исчезала стеснительная, неповоротливая, мужиковатая девчонка. Даже то, что было во мне мужественного, как моя стремительная, уверенная походка, становилось атрибутом гиперженственности, стоило мне переодеться. Первое время мне нравилось быть этой другой девушкой. Не сдвинувшись с места, я оказывалась за тысячи километров, в новом измерении. Надев униформу гиперженственности, я сразу же ощущала такую уверенность, как после дорожки кокса. Потом, как и с кокаином, этим стало трудно управлять.

Но пока я набралась смелости и встретилась с первым клиентом, дома. Хороший дядька, лет шестидесяти, он все время курил черные сигареты и много говорил во время секса. Он казался очень одиноким и был со мной удивительно мил. Не знаю, выгляжу ли я неловкой, или хрупкой, или, наоборот, чересчур внушительной, а может, мне просто повезло, но впоследствии это подтвердилось: клиенты держались со мной довольно приветливо, внимательно и даже нежно. Совсем не так, как в реальной жизни, по правде говоря. Насколько я помню – а я вполне уверена в своей памяти, – трудно было выдерживать не их агрессию, презрение или что-то из их предпочтений, а скорее их одиночество, грусть, бледную кожу, жалкую робость, их обнаженные недостатки и неприкрытые слабости. Их старость, их желание ощутить своим старым телом свежую плоть. Их толстые животы, маленькие писюньки, отвисшие жопы и пожелтевшие зубы. Именно их хрупкость осложняла дело. Ведь с теми, кого можно было презирать или ненавидеть, можно было делать это, оставаясь наглухо закрытой. Срубить побольше бабла, не тратя много времени, и выкинуть из головы. Но в моем скромном опыте мужчины были нагружены человечностью, уязвимостью, тоской. И это оставалось надолго, липло, как угрызения совести.

С другой стороны, чисто физически мне было несложно прикасаться к коже другого, предоставлять свою, раздвигать перед ними ноги, раскрывать свое нутро, все свое тело чужому запаху. Преодолеть телесное отвращение не составляло проблемы. Это была своего рода благотворительность, пусть и тарифицированная. Клиентам было важно, чтобы я притворялась, что мне не противны их пристрастия и не удивляют их физические недостатки, и это было так заметно, что идти в этом им навстречу было в конечном счете благодарным делом.