Искандар Бурнашев - Твокер. Иронические рассказы из жизни офицера. Книга 1

Я же увидел в этом предложении принижение моего командирского и офицерского авторитета, и заявил, что могу заступить в караул только его начальником, или не заступлю вообще. Так как я, будучи молодым офицером, формально первый месяц назначения на должность, был освобождён от караулов, то командир роты, в очередной раз, махнув на меня рукой, приказал мне готовиться в караул.

Повторив устав, я свой первый караул провёл, как учебный и показной, искренне считая, что, научив солдат караульной службе сегодня, я буду отдыхать в караулах завтра.

Из задушевных бесед с солдатами я с удивлением узнал, что у моих молодых солдат бытует непоколебимое опасное заблуждение, что караулы даются солдату для того, чтобы он мог в нём отоспаться, отъесться и набраться сил для дальнейшей службы. Поняв с сожалением, что мои молодые орлята совсем не знакомы с караульной службой, я дал себе слово терпеливо и доходчиво познакомить их с этой важной, но ещё неизвестной для них, стороной военной службы.

Караул получился образцовым. Каждая смена потушила не один пожар в караульном помещении и отразила не одно коварное и неожиданное нападение неугомонных условных врагов. Отдохнуть от деятельного офицера солдаты могли только на постах. Да и туда каждый час кто-нибудь из начальников заявлялся с проверкой. Что бы хоть ненадолго передохнуть от моей заботливой требовательности и вырваться из караульного помещения, сержанты сами отпрашивались на проверку службы часовыми на постах. К утру всё в карауле блестело и сияло, в отличие от грустных взоров, моих подчинённых. А кто им обещал, что в армии будет легко? И с чего это они вообразили, что молодой солдат идёт в караул спать, а не Родину защищать?

Утром командир роты и командир батальона остались довольны организацией службы, но ненавязчиво посоветовали мне, пожалеть солдат. и унять мое служебное рвение. Но жалеть молодых солдат – только портить. Короче, я спал в карауле минут десять. Но служба была организована, как положено.

Вообще-то служба в роте начинала мне нравиться. Из-за нехватки офицеров в роте, командиры взводов, находясь на службе, занимались со всей ротой сразу, не деля роту на взводы, а солдат на «своих» и «чужих». «Кто первый встал, того и тапки». Поэтому первый месяц я даже и не заминал, кто же из солдат и сержантов служит в моём взводе, а кто в других взводах. «Чужих детей не бывает».

Потом в роте были работы по разгрузке угля, работы на полигоне, и везде я, с охотой вызывался быть старшим. Солдаты и сержанты вскоре привыкли к моим чудачествам, посчитали меня за своего, и не уставали поражать меня своей сообразительностью. Но когда-нибудь, как и всё хорошее, это должно было закончиться.

Произошло это на полигоне. В тот день солдаты деловито таскали по полигону мишени, подъемники и провода к ним. Сержанты руководяще покрикивали на них. Я, утомлённо и задумчиво в картинной позе, сидел на пригорке, заботливо не теряя из виду никого из своих малышей. Тут мой замкомвзвода явился ко мне, чтобы поведать очередное древнее солдатское предание. В нём пелось о том, что здесь где-то неподалёку, расположен «заброшенный»(!) немецкий сад, и в нем беспризорно растут яблоки (наверно молодильные?), груши и сливы. Все немцы будут только рады, если хоть кто-нибудь, не даст ветвям деревьев в этом саду сломаться под тяжестью плодов. И в конце этой Саги звучал прозрачный намёк на то, что не плохо бы сделать доброе дело и помочь деревьям, растущим без присмотра в этом саду, избавиться от перезревших плодов, да и наши солдаты, смогли бы полакомиться этими ненужными никому фруктами. Тем более, что всё это доброе дело займёт не более получасу. При этом он так честно смотрел на меня своими ясными глазами, что я не устоял. Наверное, всему виной явилось теплое солнышко, пригревшее меня настолько, что я потерял бдительность и дал ему своё разрешение. Конечно же, я, ритуально, предупредил его, что через сорок минут я, «в случае чего», лично откручу ему его безответственную голову. Но своей цели он уже добился, и окончание моей речи выслушивал, вприпрыжку удаляясь от меня. В течение долгих тридцати минут, я анализировал полученную информацию, и не мог понять, как же меня так лихо развели? «Заброшенный сад», «бесхозные деревья», и это в центре Германии? Смешно. Настроение несколько улучшилось лишь тогда, когда через тридцать минут ко мне дисциплинированно присеменил боец с майкой, полной спелых яблок, груш и слив. Взяв не пробу по паре штук того и другого, я великодушно сказал отдать всё остальным жертвам авитаминоза. На что боец легкомысленно заявил, что у них уже есть, и есть достаточно. Из этого я сделал вывод, что Мичуринско – тимуровская гуманитарная экспедиция была немного более многочисленной, чем декларировалось.