Евгений Гришковец - Узелки

Девочка ответила чётко и внятно. Ведущая поблагодарила её, микрофон тут же забрали, а камеры развернулись в сторону ведущей. Так всё и продолжилось. Я сосредоточенно слушал вопросы, ожидая свой. Ответы ребят пропускал мимо ушей. Кто-то говорил, чеканя слова, как заученный наизусть урок, кто-то мямлил. Я же хотел высказаться так, чтобы показалось, что я размышляю над каждой следующей фразой, хотя, свой ответ я отточил и знал досконально. Позу я себе придумал такую: когда мне дадут микрофон, возьму его в левую руку, наклонюсь вперёд и правой рукой облокочусь на колено. Так, думал я, будет выразительно.

Когда прозвучал предназначенный мне вопрос, я уже серьёзно взмок. Мокрой была шея, ворот рубашки, спина, горячо было под мышками, и на лбу я чувствовал капли. Из-за этого я едва не пропустил вопрос. Точнее, я его пропустил.

– Так кто же ответит на этот вопрос? – строго глядя на меня повторила вопрос ведущая. – Неужели никто не хочет? Да, вопрос непростой, но для этого мы здесь и собрались…

Тут я опомнился и вскинул руку…

– Очень интересно услышать… – отреагировала на меня ведущая.

А две камеры уже уставились на меня, я почувствовал толчок в спину, и в руку мне сунули микрофон. Я слегка засуетился в поисках задуманной позы, но перепутал руки, микрофон оказался в правой, и я, сделав пару нелепых движений, остался сидеть, как сидел. Но всё же не растерялся…

– Не могу сказать, – начал я, – что заданный вопрос является для меня, для моих одноклассников, сверстников и друзей таким, над которым мы задумываемся каждый день. Перед нами его сама жизнь ещё не поставила… Этот вопрос мы слышим от родителей, учителей… То есть его нам, как и сейчас, задают взрослые…

Дальше я вошёл во вкус, мне хватило самообладания для того, чтобы переложить микрофон из руки в руку, вытереть раздражающий пот со лба и принять задуманную позу.

Я говорил с короткими смысловыми паузами, поднимая глаза к потолку, чтобы изобразить мыслительный процесс, усмехался в нужных местах. Во время моего ответа несколько ребят подняли руки, они хотели дискутировать, а значит, слушали меня внимательно, это меня только вдохновляло.

– А в моменты принятия решений, – продолжал я, – нам необходимо расставлять приоритеты, чего, как мне кажется, мы ещё не умеем, но стесняемся в этом признаться… Мы ещё не научились понимать, что главное, а что несущественное, мы часто принимаем свои привычки за особенности своего характера и настаиваем на них… Мы не хотим отказаться от глупых похотей в пользу по-настоящему серьёзных…

– Ты, наверное, хотел сказать «прихотей»? – неожиданно перебила меня ведущая… – «Похоть» и «прихоть» – это разные слова и имеют совершенно разные значения.

– Я сказал то, что считал нужным сказать, – заявил я гордо.

Однако внутренне я растерялся. Я употребил слово «похоть», полагая, что знаю его значение. Но тут ещё прозвучало слово «прихоть», и я понял, что не знаю разницы значений этих слов. Плохим признаком было то, что некоторые ребята тихонько захихикали.

– Да он ещё не знает, что сказал, – прозвучал весёлый мужской голос из-за ближайшей от меня камеры, – рано ему ещё такие слова знать… Ошибся пацан.

– Да, наверное, – с казала ведущая. – Хорошо, что у нас запись… Ты потом посмотри в словаре сказанное тобой слово… А теперь, внимание!.. Сейчас я считаю до трёх, скажу «поехали» – и продолжим работу… Всё идёт замечательно, вы все молодцы, только пользуйтесь теми словами, которые понимаете… Раз, два, три, приготовься закончить ответ… Поехали!

На ближайшей мне камере вновь зажёгся красный огонёк, я поднёс микрофон ко рту и что-то ещё сказал, но совсем не так уверенно, как до того. Промямлил и отдал микрофон. Запись программы продолжалась ещё минут двадцать.

По окончании записи ведущая нас всех поблагодарила, сказала, что с нами было интересно и что нам нужно учиться выражать свои мысли простыми словами. В этом я услышал намёк на моё выступление. Когда мы покидали павильон, один усатый длинноволосый, пахнущий куревом оператор похлопал меня по плечу и усмехнулся. В этом я усмотрел совсем плохой признак.

С нарастающей тревогой я ехал домой. Чем ближе был дом и толстый Толковый словарь, стоящий в книжном шкафу, тем сильнее становилась моя тревога.

Когда я явился домой, родители были заняты. Мама что-то делала на кухне, отец писал за столом.

– Ну, как прошло? – не отрываясь от работы, спросил он.

– А-а-а… Ничего особенного, – небрежно ответил я. – Нормально…